Впервые бывший гражданский муж Татьяны Самойловой, писатель, кинорежиссер и путешественник Соломон Шульман, который уже много лет живет в Австралии, дал откровенное интервью Sputnik, в котором откровенно рассказал, какой была их семейная жизнь с известной актрисой.
В первой и второй частях материала мы рассказали о необычном знакомстве пары. На этот раз речь пойдет о расставании Соломона и Татьяны и последних годах жизни актрисы.
Уехать не позволило воспитание
В то время Таню приглашали сниматься многие киностудии мира, в том числе и Голливуд. Еще до нашей "Анны Карениной" американцы предлагали ей эту экранизацию, и Сергей Павлович Урусевский — оператор фильма "Летят журавли", да и вообще величайший оператор своего времени — шепнул ей тогда: "Соглашайся и оставайся". Но советское воспитание Татьяны и ее искренний, а не показной патриотизм были сильнее. Тогда ведь в советской интерпретации остаться на Западе значило "предать Родину". Если бы она тогда сказала "да", то вся ее жизнь пошла бы по другому пути, но она сказала "нет". И как это сегодня ни покажется диким и неправдоподобным, но при всей ее мировой звездности и славе у нас даже не было где жить. Жили мы, снимая комнаты в коммуналках чужих квартир.
Сегодня нередко пишут, что Самойлова отказалась от приглашения в Голливуд и не осталась на Западе, потому что по пятам за ней ходили агенты КГБ, наблюдая за каждым ее шагом, копаясь в ее чемоданах и так далее. Все это так и не совсем так. Агенты действительно ходили по пятам, но при желании Татьяна могла остаться. Ее "нет" было ее решением, продиктованным ее понятием патриотизма. И еще — лично мне она сказала: "Если бы я тогда осталась, что было бы с папой и с мамой".
При всей независимости характера Таня в то же время была совершенно законопослушным советским человеком, почитающим власть. Если бы не это советское законопослушание, то вся ее жизнь могла сложиться совершенно иначе. Успех фильма "Летят журавли" был настолько ошеломляющим, что Таню смело можно было отнести к суперзвездам первой мировой тройки, хотя, как известно, Хрущев назвал героиню фильма "шлюхой". И вообще, если бы французский кинорежиссер-оператор Клод Лелуш, приехавший в это время в Москву, не увидел на "Мосфильме" только что законченную работу своего коллеги Сергея Павловича Урусевского "Летят журавли", то никаких фестивалей для этого фильма не было бы. После оценки Хрущева дирекция "Мосфильма" не собиралась отправлять фильм на фестиваль, и лишь восхищение и напористость Лелуша, сообщившего об этом фильме руководству Каннского фестиваля, изменили судьбу фильма.
Вообще надо сказать, что Сергей Павлович Урусевский сыграл в судьбе Тани огромную роль. Он и его жена Белла Мироновна Фридман обожали Таню, как дочь. Это я наблюдал, бывая у них в гостях. Я не раз приставал к Сергею Павловичу — как вы снимали эту сцену, почему это снято так, а не иначе? Он лишь улыбался и отмахивался — не знаю, так мне казалось. И это "не знаю" было очень искренним. Талант, как правило, работает на интуиции. А Сергей Павлович был не просто талантлив, он был гениальным кинооператором, внесшим в это искусство много того, что используется сегодня его коллегами во всем мире.
Девушка всеобщей мечты
Семье Самойловых я благодарен за глубинное погружение в мир театра и кино, за те посиделки и застольные разговоры, которые формировали во мне — тогда еще студенте — понимание жизни в искусстве. Здесь я встретил таких ярких личностей, как Борис Николаевич Ливанов, Михаил Иванович Царев, Борис Федорович Андреев, Цицилия Львовна Мансурова, Юрий Васильевич Катин-Ярцев и многих других, имена которых украшают сегодня энциклопедию российского театра. Их рассказы о жизни, о времени и о себе — это бесценные университеты.
Все они обожали Таню. Их теплое отношение к ней рикошетом отражалось и на мне. А как было радостно, когда приходили нежные письма из Парижа от Нади Леже — художницы и жены великого скульптора и живописца Фернана Леже, с которой Таня дружила много лет. Эти сохранившиеся у меня письма и репродукции картин, подаренные нам Надей, и сейчас передо мной. Вот могу прочитать строчки из них: "Танечка, дорогая, милая. Я все время думаю, как там Таня?.. Как она выглядит?.. Все говорят, что с каждым днем лучше и красивее. Муж хороший, все говорят. Я еще не видела его, но ведь он мой земляк. (Надежда Ходасевич-Леже, как и Соломон, родом из Беларуси — Sputnik). На будущий год, если все будет хорошо, вы приедете с мужем к нам на лето. Целую тебя и мужа…". Или вот другое: "Дорогая, родная Танечка — с Новым годом! Надеюсь, что у вас все хорошо, и что муж хороший, и что ты, Танечка, жена хорошая".
При всей своей звездности Таня в то же время умела легко общаться с людьми любого социального уровня. Помню нашу поездку в Челябинск. Я ехал снимать документальный фильм о детских колониях и малолетних преступниках, а Таня поехала со мной. Оставив съемочную группу в гостинице, я решил день-другой поколесить по области, чтобы почувствовать натуру, где будем снимать. Водителем у нас был молодой парень, недавно вернувшийся из армии и знавший область не очень хорошо. А карт и указателей тогда почти не было. Одним словом, заблудились. А расстояния здесь огромные, измеряются не километрами, а бесконечными российскими верстами. Спрашиваем у какого-то мужичка на телеге, как проехать туда-то. Он говорит: тут недалеко, верст триста прямо, потом налево. Помню, как притихла Таня, поджав ноги и уснув у меня на коленях, — она ведь не привыкла к путешествиям такого рода.
Заехали мы в какое-то поселение. Грязь по колено, буксуем. Идет парнишка, я у него спрашиваю: "Как деревня-то называется?". А он, обиженно: "Это не деревня, а город. Фершампенуаз". У меня глаза на лоб полезли: "Как?" — переспрашиваю. "Фершампенуаз. Что не ясно?— говорит пацан. — А там дальше Париж, Берлин, Варна и Лейпциг". Чувствую, что схожу с ума. Оказалось, все верно. Когда-то, в наполеоновские времена, когда русские дошли до Парижа, солдатам, которые отличились в боях, царь-батюшка давал наделы земли в этих краях. И тут возникали деревни, которые назывались именем того европейского города или места, где служивый отличился. Отсюда и пошла эта "Европа".
Заночевали мы с Таней в Фершампенуазе, и весь поселок тоже чуть с ума не посходил — шутка ли, с неба в эту глушь нежданно-негаданно свалилась Вероника — Татьяна Самойлова. Бабы начали что-то готовить в русской печи, чтобы нас угощать, а Таня схватила ухват и тоже начала шуровать горшками, вызывая восторг посельчан. Я даже удивился, что она так ловко орудует ухватом.
Не меньший ажиотаж вызвало и появление Тани в детской колонии "Атлян" под Челябинском, где я снимал. Как сказал начальник колонии, "вы превратили нас в детский сад!": малолетние преступники, а среди них и убийцы, стали милыми ягнятами, а свирепые надзиратели — добрыми дядьками. Всем хотелось понравиться Татьяне Самойловой — девушке всеобщей мечты!
Кстати, я не раз слышал разговоры об актерской красоте. Красива ли была Татьяна Самойлова? Одни считают, что очень красива, с ее раскосыми глазами белки. Другие — что она обычная милая девушка. По-моему, все правы, смотря для кого что важно. Для меня, например, красота — это в первую очередь не формы тела, а то внутреннее свечение, которое исходит от человека. А если совпадает и то, и другое — то это уже божественная красота.
Татьяна Самойлова была всеобщей любимицей не за гибкость фигуры или утонченность лица, а за народность образа. Каждая российская девушка, на которой война оставила свой отпечаток — а таких были тысячи и тысячи — видела в Веронике — Тане — себя. В этой незвездности, возможности идентифицировать себя с ней и был заложен звездный успех Самойловой.
Мальчишки колонии увидели небожительницу, которая оказалась простой, милой, понятной. Как же было не влюбиться в нее. И они влюблялись. Сколько записок с детскими признаниями в любви и обещаниями исправиться получила тогда Таня! А когда мы уезжали, ее буквально затискали в объятиях и забросали подарками. "Малолетние преступники", как их здесь называли, подарили ей ее же портрет, нарисованный одним из них. На портрете Таня выглядела для них "своей", то есть немного "приблатненной". К портрету были приложены нехитрые, детские, но теплые и искренние стишки. Помню начало:
"Вы к нам пришли, и мы вам рады,
Мы будем помнить эти дни…
Из этой сумрачной ограды
Застынут в памяти они".
Без упреков, ссор и обид
Много лет спустя, где-то в начале 1980-х, уже живя в Италии и будучи в гостях у Джузеппе Де Сантиса, — великого итальянского режиссера, одного из основоположников неореализма, — я как-то спросил у него, почему он пригласил Таню в свой фильм "Они шли на восток" на такую незначительную второстепенную роль. Пеппе — как звали Де Сантиса друзья — ответил: "Другой женской роли для нее там не было, но даже на эту роль заполучить Татьяну было очень сложно… Ваши власти держали ее буквально в клетке, а видеть, как она страдает без работы, разрывалось сердце — я всегда был поклонником ее таланта… А само присутствие Татьяны в фильме поднимало его зрительский престиж неимоверно".
Но все это были крохи, а не настоящая работа, достойная большой актрисы. Таня из месяца в месяц приходила на "Мосфильм" с одним и тем же вопросом: "Есть ли работа?". Ей отвечали: "Пока нет". А теперь приплюсуйте ко всему этому еще и нашу неустроенность, жизнь в чужих коммунальных квартирах, да и советское безденежье, ибо богатыми мы никогда не были. Я еще был студентом, хоть и подрабатывал в "Альманахе кинопутешествий", а Таня до "Анны Карениной" долго не снималась и жила фактически на небольшую зарплату от Театра киноактера.
Вот так звездность вдруг оборачивается другой своей стороной. Звездность всегда имеет не видимую миру изнанку, не видимые миру слезы, но у каждого они свои. Дико сегодня читать сохранившиеся у меня черновики писем всемирной кинозвезды Татьяны Самойловой к советским властям — "нам с мужем негде жить, дайте, пожалуйста, квартиру". Дали, когда это было уже не нужно ни ей, ни мне.
Почему мы расстались? Я не играл первую скрипку ни в нашем с Таней сближении, ни, пожалуй, в нашем расставании тоже. Жизнь распорядилась сама. Снимали мы тогда с Таней однокомнатную квартирку на краю Москвы в Новых Черемушках. Это была холодная неуютная пятиэтажная "хрущевка" без лифта. А в это время шли съемки и репетиции "Анны Карениной", требовавшие от Тани полной отдачи сил. Ей необходимо было повышенное внимание, забота и уход. Я не мог ей этого дать и в силу нашей житейской неустроенности, и в силу того, что сам был полностью поглощен работой над сценарием "Ядерный век". Не помню уж по чьей инициативе — возможно и по моей — мы решили, что Тане на период съемок лучше пожить в родительском доме, где она в полной мере получит от мамы уход, тепло и заботу. Вот так и начался наш раскол — без ссор, упреков или обид…
А потом было много других событий — у Тани с "Анной Карениной", у меня со сценарием "Ядерный век". Мы расстались и встретились лишь через много лет в московском Доме кино. Таня была тогда уже со своим малолетним сынишкой Димой… Там произошла забавная сцена. "Привет, Белочка!" — крикнул я ей. "Мама, откуда дядя знает, как тебя зовут?" — удивился сынишка. "Это секрет!" — загадочно улыбнулась Таня.
Полвека одиночества
После той встречи с Таней прошло еще немало лет, и мы опять встретились в том же Доме кино. "Привет, Танюша", — сказал я ей. Таня рассеянно посмотрела на меня. "Мы с вами где-то встречались?!" — не то с вопросом, не то с восклицанием сказала она. "Да, Танечка, встречались", — сказал я. "Боже, прости!" — вдруг воскликнула она и обняла меня.
Наш разговор был странен. "Как Бетти поживает?" — спросила Таня, имея в виду мою старшую сестру, с которой она была дружна. — "Бетти давно умерла, Танечка", — сказал я. "Что ты говоришь, — удивилась Таня, — я ведь ее недавно видела". Другими словами, Таня уже была немного "не в себе".
И опять шли годы. Иногда до меня доходила слухи о событиях, связанных с Таней. Информация эта не была радостной — одиночество, болезни, смерть родителей. А однажды меня пригласил один из российских федеральных каналов принять участие в фильме о Татьяне Самойловой — "Пятьдесят лет одиночества". Мотивировка была проста — помочь больной нуждающейся актрисе. Естественно, что я согласился без колебаний. В этом фильме принимали участие многие уважаемые мною люди — в том числе Алексей Баталов, Василий Лановой и другие друзья Татьяны Евгеньевны. К сожалению, результат не оказался положительным. Разве что любители чужого горя насладились в полной мере. Как бы там ни было, но после этого ни один из названных мною друзей Тани в подобных передачах больше не соглашался участвовать.
А спустя время телевидение "праздновало" 55-летний юбилей фильма "Летят журавли". У меня нет слов, чтобы описать тот моральный уровень, который царил на экране. Старую и не совсем здоровую женщину со многими нелегкими жизненными проблемами, не ясно понимающую, что вокруг происходит, самодовольные сытые "тележурналюги", ерничая и смакуя чужое горе в угоду низкопробному рейтингу, буквально раздевали на экране. Скрытая камера тайно из-за угла снимает тяжело бредущую по улице бедно одетую женщину, а комментатор "со вкусом" рассказывает о ее жизни. О том, как она изо дня в день обходит близлежащие кафе и рестораны в надежде, что кто-нибудь ее узнает и накормит. Каждый день она заходит в эти кафешки и читает меню, но никогда ничего не заказывает — не на что. И вот, наконец, официант сжалился над ней и принес стакан чая и бутылку воды. И все это в кадре, тайно подсмотренное скрытой камерой.
Камера заглядывает к ней в шкаф — смотрите, у нее еще осталось несколько шуб — давно съеденных молью, которые когда-то дарили поклонники великой кинозвезде. И все это по центральному телевидению на весь мир!
Поговорите с коллегами Татьяны Евгеньевны по актерской гильдии, и они расскажут, как почти взламывали дверь ее квартиры, чтобы спасти великую актрису от холода и темноты — все было отключено за неуплату — нет денег. А в другой программе представительница Гильдии киноактеров Союза кинематографистов, обиженная критикой зала, сообщила, что все это неправда, Татьяна Евгеньевна ни в чем, кроме общения, не нуждается, так как Союз кинематографистов активно помогает ей, доплачивая 600 рублей в месяц… Да-да, вы не ослышались: шестьсот рублей в месяц, двадцать-тридцать долларов. За актерскую мировую славу нашего кино…
А однажды я нашел в своем почтовом ящике журнал — "Тайны звезд", с которым до того знаком не был. Вот он: №37 от 9 апреля 2013 года. На обложке фотография старой женщины в больничном одеянии с растерянной улыбкой и широко открытыми глазами. Через несколько страниц эта же фотография повторяется общим планом. Теперь мы видим несчастную бабушку уже во весь рост — с опухшими венозными ногами, в стоптанных шлепанцах на босу ногу.
А дальше идет текст, который я даже цитировать не решаюсь — о том, сколько было выкидышей у Татьяны Самойловой, сколько абортов, сколько чисток и от кого, о ее ментальных болезнях и душевном состоянии.
После этого идут фото ослепительно красивой девушки, лицо которой в свое время знали кинозрители всего мира. И, наконец, фотографии ее любимых мужчин. И тут я буквально онемел, когда впервые увидел. Смотрите, после фотографии Василия Ланового под моим именем стоит фото моего отца, которого нет уже почти пятьдесят лет, а само фото сделано в 30-е годы прошлого века в местах политзаключения.
Надо ли продолжать?! Какими моральными качествами должны обладать люди, творящие все это. Кто дал им право копаться в личных судьбах людей? Попробовали бы эти "творцы пера и экрана" покопаться в личной жизни кого-то из сильных мира сего — сколько абортов сделала его жена или любовница? Сколько выкидышей? Им бы, по-видимому, глаза выцарапали. А с больной беззащитной женщиной это безопасно.
В былые времена за гораздо меньшее вызывали на дуэль. Хотя, впрочем, на дуэль вызывали достойных, а таких просто секли кнутом на конюшне. Но не в них даже дело. Дело в нас, если мы это смотрим, это разрешаем, за это платим. Если мы допустили, что наш кумир, которого обожали миллионы, дошел до такого — кто тогда мы?!
"Старость — не радость" — это общеизвестно. Старость звезды, блиставшей на мировых экранах, особенно тяжела. Но тяжесть бывает разная. Вспомните знаменитый голливудский фильм "Бульвар Заходящего Солнца" (Sunset Boulevard — Sputnik) — он как раз об этом. Там тоже трагедия старой кинозвезды. Ей хочется назад, в свою молодость, в свою славу. Но при этом она живет в богатом доме, ухоженная, с помощниками, окруженная вниманием… Было ли в истории мирового кинематографа что-либо похожее на жизнь и судьбу Татьяны Евгеньевны Самойловой — первой и пока еще единственной актрисы, принесшей России мировую актерскую славу? Можете ли вы представить себе Грету Гарбо, Вивьен Ли или Одри Хепберн в таком положении? Можете ли вы представить себе кого-нибудь из них стоящей у Дома кино растерянной и плачущей, потому что какой-то охранник, не признав в этой бедно одетой женщине мировую звезду, не дает ей войти. В кошмарном сне такого представить нельзя, но такое тоже было с Татьяной Самойловой.
Выходит, этим мы отплатили ей за порядочность, патриотизм и преданность родине? Скажи она тогда, в рукоплещущих ей Каннах, "да", и вся жизнь ее была бы другой. Так что же мы за страна? На каком моральном уровне мы находимся? Когда же мы поймем, что не паясничающий Жерар Депардье является нашим героем, а она — Татьяна Самойлова.
4 мая 2014 года Татьяне Евгеньевне исполнилось 80 лет. В Доме кино готовились отпраздновать ее юбилей, но в эту ночь Таня умерла. Пришлось отмечать не юбилей, а поминки. С высоких правительственных кабинетов посыпались телеграммы соболезнования… На это хочется ответить словами классики: "Они любить умеют только мертвых".
