Откровенная история Татьяны Самойловой: время счастливой юности

Впервые бывший гражданский муж Татьяны Самойловой, писатель, кинорежиссер и путешественник Соломон Шульман дал обширное интервью Sputnik о его семейной жизни с актрисой. В первой части интервью мы рассказали о необычном знакомстве пары, а сейчас речь пойдет семейных отношениях известной пары.

Думали, что Таня выходит замуж за Калатозова

Никакой свадьбы у нас не было. Таня хоть и давно не жила со своим бывшим мужем, но официального развода у нее еще не было, так что зарегистрироваться мы не могли, да и не считали это важным.

Однако, возвращаясь к фестивалю… Через два-три дня, в том же ресто­ране, Кеша подошел к нашему с Таней столику своей изящной походкой, про которую говорили, что сам выход Смоктуновско­го на сцену — это уже искусство, и, ерни­чая, спросил: "Так вы еще не съехались в один номер?". На что Таня, рассмеяв­шись и поддерживая шутливый тон раз­говора, сказала: "Без штампа в паспор­те коридорные не разрешают!". "Оче­редное ханжество, — сказал Кеша и об­ратился к соседним столикам: — Ребята, за мной — поможем влюбленным!".

Человек десять, в том числе, я пом­ню, и Эмиль Лотяну, поднялись и от­правились к Тане в номер (Эмиль Ло­тяну — известный молдавский режис­сер, автор фильмов "Табор уходит в небо", "Анна Павлова" и других — Sputnik). Естественно, что бдительная коридор­ная не успела нас не только запом­нить, но и пересчитать. Через минут двадцать все ушли, и мы с Таней оста­лись вдвоем…

Наши отношения развивались так стремительно, что мы еще и родителям ничего не успели сообщить, а по Москве уже пошли слухи, что Таня выходит за­муж за какого-то режиссера, кажется, за Михаила Калатозова, который был в два раза старше ее (Михаил Калатозов — режиссер фильмов "Летят журавли" и "Неотправленное письмо", в которых снималась Татьяна Самойлова — Sputnik). Есте­ственно, что слухи дошли до родителей, и Танина мама, чтобы как-то смягчить ситуацию, дала телеграмму примерно такого содержания: "Танечка, неважно, что он значительно старше, зато хоро­ший человек".

Испытала ли Танина мама разочарование, когда она узнала, что это не Калатозов, не знаю, но, судя по дальнейшему ее очень тепло­му отношению ко мне, думаю, что нет.

…Фестиваль закончился переда­чей "Голубой огонек", которую теле­видение транслировало на всю страну. Мы сидели втроем за столиком — Таня, Кеша Смоктуновский и я. И тут объяви­ли, что я стал первым лауреатом толь­ко что учрежденной новой премии Со­юза журналистов СССР в области кино.

В Москве я попал в замечательный танин дом — любимый кинозрителями Евгений Валерианович Самойлов, умная мама из интеллигентной питерской семьи — Зинаида Ильинична Левина. И младший брат Алеша.

Весь дом держался, конечно, на маме. Евгений Валерианович говорил: "Если бы не было Зины, не было бы и актера Самойлова… Она не только мой критик, она мой талисман".

Как известно, в нашей великой много­национальной демократической держа­ве еврейское происхождение никогда не приветствовалось, так что "плохие" национальные примеси не только у поли­тических вождей, но и у кинозвезд, как, например, у Элины Быстрицкой, Татьяны Самойловой и ряда других, замалчивались. Мне рассказали о случае, который произошел уже в постсоветское время, на фестивале в Ханты-Мансийске, куда была приглашена Татьяна Самойлова.

Фестивальный зал, стоя, бурно приветство­вал великую русскую актрису Татьяну Самойлову, которая в последнее время редко появлялась на публике. Посколь­ку слова "великая русская актриса" по­вторялись часто, Таня, видимо, шутя, заметила в микрофон, что по матери она еще и Левина. В зале наступила тиши­на, а Саша Абдулов, который вел этот вечер, прошептал: "Таня, ты с ума со­шла".

Наш зоопарк закрылся

Что же касается танинного характера, особенно того, что сейчас некоторые пишут, что она была неуживчивой, плохой женой… Это все глупости. Она была преданной и очень внимательной женой… Да, она не была великой кулинаркой. Наши кулинарные возможности останавливались — образно говоря — на яичнице. За остальным мы бегали в ближайшие кафешки… или Танина мама — Зинаида Ильинична — баловала нас своими приготовлениями.

Кто в доме всегда был сыт, доволен и в хорошем настроении — это Семешка, Танин любимец, полудикий сиам­ский кот, подаренный нам моим учите­лем и другом Владимиром Адольфови­чем Шнейдеровым — великим режиссе­ром, основателем не только "Альманаха кинопутешествий", но и всего приключенческого жанра в российском кино.

Семешкой кота назвала Таня в мою честь. Несмотря на то, что он был свирепым зверем, которого боялись все дво­ровые собаки, с Таней у них была любовь. Он спал вместе с нами, иногда даже положив свою лохматую морду Тане на щеку, и я, боясь, чтобы он слу­чайно не поцарапал ее, прогонял его, против чего Таня бурно протестовала.

Но это был не единственный зверь в доме. Под ванной на ножках жил метровый варан, привезенный мною из очередной киноэкспедиции — из пусты­ни Кара-Кум. Иногда он выползал отту­да и, стуча когтями по паркетному полу, зловеще двигался в сторону комнаты. Несмотря на то, что он был абсолютно безобиден, Таня, тем не менее, в пани­ке вскакивала ногами на диван, требуя, чтобы я немедленно убрал это чудови­ще. Но я не успевал. В бой вступал Семешка. Варан неохотно поворачивался и уползал под ванну. И, наконец, на балконе жил орлик, привезенный мною с Памира. Его обожали дворники, поскольку он очистил окружающие дворы от голубей и ворон. Вот таким зверинцем мы с Таней владели.

Это было то счастливое время, ког­да мы снимали на улице Вавилова отдельную квартиру. Но приехали хозяе­ва, и пришлось съезжать. Семешка от­правился к моей маме в Белоруссию, ор­лик куда-то улетел, а варана доконал московский климат. Из него сделали чу­чело с янтарными светящимися глазами и поставили в Дубне на циклотрон, где он стоял много лет. Вот так закрылся этот зоопарк.

При том что мы с Таней очень неж­но относились друг к другу, выросли мы в разных средах: она в богемной — арти­стической, я в более пуританской — акаде­мической, и мы по-разному воспринима­ли многие ситуации жизни. Как иногда, сидя в компании за столом, шутила Тани­на мама: "Просьба при ребенке матерно не выражаться", — имея в виду меня и подчеркивая этим мое "не богемное" происхождение.

Я был еще студентом и на два года мо­ложе Тани, а она была уже мировой кинозвездой. Конечно, это грело мое само­любие, но в то же время и огорчало — я ощущал свою вторичность в этом альянсе. Хотя, скорее всего, это была моя мнитель­ность, а не реальность. Таня была иде­альной женой со всеми плюсами и мину­сами, присущими этой "должности". Пом­ню, как-то мы ехали в трамвае, и мне на­чала строить глазки миловидная цыганоч­ка. Таня тут же встала, взяла меня за руку и — мило улыбнувшись цыганочке — выве­ла меня из трамвая, шепнув полушутя: "Идем, а то я не выдержу и глаза ей выцарапаю".

При всем том, что выросла Таня в те­пличной семейной обстановке, кисей­ной барышней она никогда не была. Помню, как-то мы завтракали в рестора­не "София" на площади Маяковского. Какой-то подвыпивший тип, видимо, не узнав Самойлову, позволил себе хамскую выходку. Я не успел даже голо­вы повернуть, как он получил от Тани такую затрещину, что отлетел к соседнему столику, где ему еще и добавили. Одним словом, рука у нее была тяже­лая.

Сама Таня никогда не давала мне по­вода для ревности. И не только уличный хулиган мог получить от нее отпор. Как-то в Мо­скву приехал президент Индонезии Сукарно — мужчина щеголеватый, увлека­ющийся искусством и женщинами. Он любил видеть на своих приемах пред­ставителей театра и кино. Так и в этот раз на прием, который был устроен в его честь в правительственной ре­зиденции на Ленинских Горах, было приглашено много народа, в том чис­ле и Татьяна Самойлова. Сукарно узнал Таню, заулыбался и посадил рядом с собой. По ходу беседы он достал пачку необычных в то время для нас черных сигарет и угостил всех. Все закурили, и Таня тоже. И тут раз­дался голос: "Вы напрасно курите. От табака портится цвет лица, а ведь вы актриса, для вас это так важно". Это произнес высокий красивый мужчина. Таня холодно посмотрела на него, де­монстративно раздавила сигарету в пе­пельнице и сказала: "Если член прави­тельства советует мне не курить, то я курить не буду. Но если к тому же вы были бы еще и мужчиной, то воздержа­лись бы давать советы женщине". На­ступила тишина. А потом мужчина из­винился и перевел все в шутку. Это был Леонид Ильич Брежнев. К чести Брежнева хочу добавить — ни­каких последствий эта реплика не имела, и он по-прежнему относился к Са­мойловой с уважением и симпатией. А представьте на его месте, скажем, Ста­лина?

На этом же приеме, кокетничая, Сукарно по­просил переводчицу спросить у Самойло­вой, как она думает, сколько ему лет? На что Таня холодно отрезала: "Меня это аб­солютно не интересует", — и на этом уха­живание прекратилось.

Вообще Таня делала все, чтобы меня не смущала ее звездность. До меня она гораздо реже пользовалась городским транспортом. Я же, наоборот, любил тол­пу, метро, улицу. Там я черпал идеи, ху­дожественные образы. Это была моя пи­тательная среда обитания. Таня понимала это и, как могла, шла мне навстречу — гу­ляла со мной по улицам, ездила в трамва­ях и метро. Но чего это ей стоило! Представляете, в то время — Татьяна Самой­лова на эскалаторе в метро. Сотни лю­дей на встречном эскалаторе поворачива­ют головы к нам, приветствуют, кричат, улыбаются, требуют внимания. Надо от­вечать, либо можешь прослыть черт зна­ет кем. Один раз, два, три раза. А когда это ежедневно, по много раз в день? Появ­ляется усталость, раздражительность, жела­ние спрятаться. Мелочь? Нет, не мелочь — плата за звездность. И это лишь один штрих звездной жизни. А сколько их, этих штрихов.

Теплые вечера в Бобруйске

Я уезжаю на съемки "Альманаха ки­нопутешествий" — Памир, Северный по­люс, тайга, пустыни, вулканы Камчатки. А Таня ждет. У меня сохранились ее те­леграммы того времени, лейтмотив кото­рых один: "Жду. Скучаю. Когда же ты вернешься?". Спасала моя мама, которую Таня очень любила. Таня уезжала к ней в Белоруссию, в город Бобруйск, где я ро­дился, и это в какой-то степени скраши­вало ей мое отсутствие. Не говоря уж о том, что имея некоторые наследственные недуги, она иногда, впадая в депрессию, нуждалась во внимании, что и получала от моей мамы-врача.

В Бобруйск,  моим родителям она  ездила не раз. Впервые — со мной, а остальные посещения были без меня… я был в киноэкспедициях… Вообще, повторяю, моя мама и Таня обожали друг друга, а с моей старшей сестрой Бетти они были приятелями…

Или наоборот, Тани нет, она на съемках, она занята, она вся погружена в жизнь Анны, Вронского или Каренина. Я выпадаю на это время из ее жизни. Или высокое ис­кусство, или теплое семейное гнездышко — вместе они не уживаются. Ошибочно ду­мают, что талант — это подарок Бога. Отнюдь нет, это Божья кара. Бог возла­гает ее на избранные им души, чтобы они несли ответственность за душевную глухость миллионов.

А теперь к сложностям творческой жиз­ни прибавьте нашу общую неустроен­ность. Сказал и задумался. А какие, соб­ственно говоря, "сложности творческой жизни" могли быть у Татьяны Самойло­вой? Талант, всемирная слава, знамени­тый отец, всеобщее обожание… Это так — и не совсем так. Да, талант требует теп­ла и обожания, но он также требует дви­жения и работы. Без них он чахнет. В то время, как я уже сказал, Татьяну при­глашали крупнейшие киностудии мира. Ее участие гаран­тировало успех фильму в любой стране. Но наша власть, как кур­куль, сидящий на мешке, считала ее своей собственно­стью, "своим до­стоянием", как они выражались. До Тани почти не доходили пригла­шения, которые посылали ей про­дюсеры из разных стран. Власть от­вечала за нее: Са­мойлова не может, она занята, она снимается в дру­гом фильме.

Это было вра­ньем. Работы почти не было. В мелко­сюжетных картинах Таня сниматься не хотела, да и режиссеры таких фильмов побаивались приглашать актрису тако­го уровня. Это был замкнутый круг, из которого проистекали депрессия и уны­ние. Не могу утверждать, но говорят, что даже наша "Анна Каренина" была запущена лишь потому, что Голливуд пригласил Самойлову на ту же роль. А роль Вронского должен был исполнять Жерар Филипп. Вообще на том Каннском фестивале Таня пользовалась огромным успехом и получила звание самой очаровательной и скромной кинозвезды фестиваля. Кстати, награду эту  Таня где-то потеряла. По крайней мере, найти ее мы потом не смогли.

За день до объявления результатов фестиваля в 1958 году, будучи в гостях у Пабло Пикассо, она услышала от великого художника такие слова: "Се­годня, Танечка, ты еще очарователь­ная девочка, а завтра уже будешь не­доступной мировой звездой". Что так и было… Вообще надо сказать, что Таня пользовалась огромным вниманием со стороны актеров, а Марчелло Мастроянни потом даже прилетел в Москву, чтобы познакомиться с Самойловой…

Время юности и дуракаваляния

Меня нередко спрашивают: что зна­чит быть мужем Татьяны Самойловой — великой кинозвезды? А что значит во­обще быть женой или мужем творческо­го человека? Все мы — клубок противо­речий, особенно актерская душа. Что­бы исполнить роль, надо ведь не просто грим сменить, надо на время сменить и душу, чтобы тебе не кричали вслед по Станиславскому: "не верю". А по­том обратно вернуться в свою душу. В этом процессе туда и обратно что-то те­ряется, что-то приобретается. Сложная профессия.

Всей этой палитрой мастерства обладала Татьяна Самойлова. Она, конеч­но же, родилась актрисой — тонкая ду­шой, ранимая, впечатлительная. Перед моими глазами прошло рождение об­раза Анны Карениной — роль, которую она репетировала с замечательным ре­жиссером Александром Зархи. Я часто присутствовал на этих репетициях дома у Зархи. Александр Григорьевич с Та­ней репетировали, а я в это время как мог помогал его дочке — милой и умненькой Ниночке Зархи — готовиться к вступительным эк­заменам в МГУ.

Во время репетиций Таня настоль­ко входила в образ, что, возвращаясь домой, еще долго оставалась Анной и лишь постепенно, через несколько часов, опять становилась Танечкой. А ког­да снимался финал фильма, где Анна бросается под поезд, то вся съемоч­ная группа была напряжена, а машиниста паровоза специально предупре­дили быть особо внимательным, так как боялись, что Таня может войти в образ Анны настолько глубоко, что действи­тельно совершит самоубийство.

Благодаря Тане мне довелось позна­комиться со многими звездами отечественного и мирового кино, и я с пол­ной ответственностью могу сказать, что даже на их фоне Таня выгляде­ла актрисой высокоинтеллектуально­го плана. Для нее создаваемый образ — это не застывшее полотно, а живая плоть, в которую она нередко вноси­ла свои личные черты и правки. Многократно перечитывая "Анну Ка­ренину" — не сценарий, а самого Тол­стого — Таня десятки раз задавала мне вопросы: что, по моему мнению, хотел сказать автор той или иной фразой, в чем ее глубинный смысл? Так "мари­онетки", как называл актеров Сергей Эйзенштейн, не поступают. Так посту­пают творцы, такие как Фаина Раневская, Анна Маньяни, Джульетта Мази­на… Татьяна Самойлова была одна из них.

Ну, а вне профессии она — "Белка", как называли ее дома за раскосый разрез глаз, — веселая, смешная, задорная, со всеми плюсами и минусами актер­ской жизни. Помню, как однажды раз­дался звонок Цецилии Львовны Мансу­ровой — великой и прекрасной вахтанговской принцессы Турандот: "Приез­жай, — сказала она мне, — и забери Та­нечку, она перебрала". Бывало и та­кое. Но надо сказать, что на моей памя­ти за время нашей совместной жизни это был единственный случай, хотя, на­сколько я знаю, во время съемок филь­ма "Альба Регия" в Венгрии такие слу­чаи были гораздо чаще.

Таню очень любила "богема" стар­шего поколения. Видимо, они видели в ней свою молодость. Помню, сразу по­сле приезда из Ленинграда нас с Таней пригласила к себе Лиля Юрьевна Брик и устроила что-то вроде свадебного ужина. Она внимательно и придирчиво рассматривала меня — в те ли руки отда­ют Танечку — и осталась, по-видимому, удовлетворена. А я тоже смотрел на нее широко открытыми глазами — шутка ли, женщина, к которой прикасался сам Маяковский! В конце вечера она пода­рила мне лапти Маяковского… да-да, самые настоящие плетеные мужицкие лапти, в которых он якобы ходил. Мо­жете представить, в каком я был вос­торге, как смеялась и радовалась Таня, представляя Маяковского в этих лап­тях, и как я их берег, пока не узнал, что они продаются на Кутузовском про­спекте в магазине сувениров.

Это было счастливое время юности и дуракаваляния. Иногда мы собирались дома или на даче у Таниной подруги Га­лины Кожуховой, которая тогда работа­ла театральным обозревателем, кажет­ся, газеты "Правда". Компания была замечательная — молодые Олег Ефре­мов, Олег Табаков. Почему-то в памя­ти застряла сценка: Олег Табаков ле­жит на диване, крутя ногами — имити­руя езду на велосипеде, — а в руках у него телефонная трубка, в которую он весело кричит: "Девушка, миленькая, соедините-ка меня с городишком Ленинградишком!".

Последнюю часть интервью читайте завтра на Sputnik: в ней пойдет речь о том, почему Татьяна Самойлова отказалась ехать в Голливуд и из-за чего рассталась с Шульманом.