Сэр трансплантолог
— В "Большом разговоре" президент говорил о том, что совсем юному Руммо удалось когда-то, еще в 90-х, убедить его сделать в медицине ставку на трансплантологию, и результатами он сейчас очень доволен. Скажите, как вам это тогда удалось?
— Он сам к этому был готов, я в этом уверен на 100% — президент просто искал в обществе запрос. И мои аргументы где-то оказались последней каплей в принятии решения. Иначе как вы себе представляете? Я хожу за президентом с протянутой рукой и чего-то выпрашиваю? Такого не могло быть. Он был к этому готов, он понимал, что это высокие технологии, что это прорыв, локомотив, который может повлечь за собой всю медицину. И как бы сложно ни было нашей стране, это необходимо сделать. Но он ждал от медицинского сообщества встречного движения. Естественно, никаких кулуаров, никаких чаепитий даже и близко не было. Так совпало. Когда президент видел, что есть команда, которая способна эти технологии развивать, он принял решение и поддержал нас.
Но вы не думайте, что так обстоит дело с трансплантологией только в нашей стране. Я знаю многих ведущих мировых трансплантологов — у всех в кабинете есть фото с президентами своих стран. Президент Польши Анджей Дуда подписал карту донора на 50-м конгрессе общества трансплантологии. А Европейский конгресс трансплантологов открывал Херман ван Ромпей — на тот момент руководитель Евросоюза. Королева даровала рыцарский титул Рою Калну за то, что он выполнил первую трансплантацию в Англии.
Это то направление в медицине, которое интересует все общество. Естественно, оно не может не интересовать людей, которые на тот момент за это общество отвечают. Не надо думать, что Александр Лукашенко в данной ситуации является каким-то исключительным человеком, которому нравился Олег Руммо и только поэтому он его поддерживает. Нет. Он является президентом, любящим свою страну и понимающим, что страна не должна "лаптем щи хлебать", что она должна развиваться, в том числе и в высоких технологиях. Он поддерживает тех людей, в которых видит потенциал, способность реализовать те идеи, на которые будет спрос в обществе.
— Анджей Дуда подписал карту донора — размышляли ли вы когда-нибудь об этом?..
— Этого ему де-юре даже не надо было делать — в Польше не требуется согласие родственников для посмертного донорства органов — их только информируют.
— То есть у них презумпция согласия, как и у нас?
— Да. По закону (как и в Австрии, в Бельгии, например) мы можем даже не сообщать родственникам о том, что органы умершего были изъяты для последующей трансплантации. В Польше принято об этом информировать родных. Но если у нас родственники, когда им скажешь об этом, могут отказаться, то там родным просто сообщают факт, на который они никак повлиять не могут. Жест Анджея Дуды — это призыв обществу поддержать донорство. Все мы сегодня и потенциальные доноры, и потенциальные реципиенты. И как вы думаете, как я — трансплантолог — могу ответить на ваш вопрос? Тут не может быть вариантов. С моей точки зрения — прекрасная история, когда человека не стало, а его органы в ком-то живут. Но ведь он умер не от того, что в ком-то его органы. Вот что нам всем принять надо…
— Последней не взятой вершиной белорусской трансплантологии долгое время оставался комплекс "сердце-легкие". Недавно и ее покорили, пациент, которому оставались если не дни, то недели, благополучно выписан, жизнь продолжается. Но ведь без новых целей нельзя. Какие новые виды трансплантаций вы планируете осваивать?
— Если будет нужда, можем пересадить комплекс сердце-печень, кишечник, поджелудочную железу. Если будут такие пациенты, то технологии у нас есть. Сейчас в Европе очень популярным видом трансплантации стала матка. Многие женщины, лишенные по каким-то причинам этого важного органа, хотят выносить и родить сами. И суррогатное материнство, которое сохраняет генофонд обоих супругов, их не устраивает. Я сейчас об этом размышляю. И ищу поддержку со стороны коллег-гинекологов. Если будет такой запрос с их стороны — сделаем, почему бы нет. Хотя когда мы говори о печени, сердце, частично о почках — мы понимаем, что здесь речь идет о жизни, а когда речь идет о матке, вспоминается булгаковский профессор Преображенский, который говорил: "зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно?" Так что здесь еще надо серьезно поразмыслить. Но с другой стороны — общество развивается, в нем появляются новые приоритеты и новые целесообразности.
— А сколько людей живет у нас с пересаженной печенью?
— Давайте посчитаем: сделано 453 операции — 7% пациентов умерли после операции (так называемая послеоперационная летальность — от нескольких дней до ста — т.е. те, кто не выписался из стационара) и еще 6% пациентов мы потеряли ввиду обострения других болезней — когда пересадку делали, к примеру, по поводу рака, он прогрессирует и человек все равно умирает. Или когда пациент не принимал лекарств, возникло позднее отторжение. Остальные примерно 395 человек живут. Но вы учтите, что все это смертники, каждый из которых не мог прожить даже нескольких месяцев. Конечно, хотелось бы, чтобы жило больше — и будет больше, но для этого надо время, наблюдения.
О новом центре и пути от фурункула до трансплантации
— Во время недавнего визита в РНПЦ органов и тканей глава государства заговорил о возможности создания нового центра трансплантации. Вам плохо живется при 9-й больнице?
— Наш центр начинал работать при 9-й больнице, поскольку здесь была трансплантация костного мозга, хорошая хирургическая база. Ведь лишних денег, как вы понимаете, не было. Мы эти деньги не просто так потратили — кое-чего добились. РНПЦ стало тесно в этих стенах — и это понятно. Президент поручил продумать варианты стратегического развития. И здесь есть два варианта. "Вариант А" — постройка отдельного самостоятельного центра хирургии и трансплантации. Это то, что будет определять развитие трансплантологии и хирургии в Беларуси на ближайшие 25-30 лет. "Вариант В" — постройка нового корпуса на базе все той же 9-й больницы, который будет называться центром хирургии и трансплантологии. При этом мы можем пользоваться всем тем высокотехнологичным оборудованием, которое мы купили для больницы за все эти годы, и использовать ресурсы и инфраструктуру больницы — лабораторию, аптеку, бухгалтерию, дворников, в конце концов. Таким образом, наши расходы будут существенно меньше, да и 9-й клинике будет легче все это содержать с нашей помощью.
Сейчас мы пытаемся хотя бы примерно все это выяснить, поскольку строительных проектов пока нет, типовых решений тоже. И дело здесь не в том, что проще, а что сложнее. Я в этой больнице работаю 24 года, прошел здесь путь от вскрытия фурункула до руководства РНПЦ и самых сложных трансплантаций. Я нигде больше не работал. И этот центр я своими руками и головой встраивал тысячу раз — поэтому для меня это все очень родное. В любом случае — наша задача проанализировать все "за" и "против" обоих вариантов, а решение будет принимать президент.
— Как вы относитесь к тому, что периодически циркулируют слухи о том, что вот-вот Руммо будет назначен новым министром здравоохранения, а когда это место занимает кто-то другой, продолжаются разговоры, что, дескать, Руммо отказался. Как вы вообще оцениваете то, что людская молва упрямо хочет видеть вас в кресле руководителя здравоохранения?
— "Ходят сплети, что не будет больше слухов, ходят слухи, будто сплетни запретят" — процитирую я Высоцкого, как Косинец, которого попросили прокомментировать слухи. Еще раз говорю — я конкретный человек. И когда мне говорят, что есть какое-то предложение, то если это не касается предательства Родины или собственных убеждений, я готов это обсуждать. Все зависит от того, что это за предложения и кто их делает. Так вот: такого рода предложений — конкретных, которые требовали бы от меня четкого отказа или согласия — не поступало. Вот ответ на ваш вопрос. Одно дело — когда за чашкой чая у тебя гипотетически о чем-то спрашивают, а другое — когда тебе говорят, что есть задача, решать которую надо, и мы полагаем, что ты тот человек, который сможет реализовать движение вперед. И ты говоришь: "обсуждать здесь нечего, я согласен". Были бы конкретные разговоры — были бы конкретные ответы.
Почему художественная литература сегодня — роскошь
— Вы по жизни отличник?
— Да, всегда. Но при этом я был одним из первых хулиганов школы. Мне даже похвальный лист не давали из-за плохого поведения при сплошных пятерках. Меня не надо было упрашивать что-то поджечь, подраться где-нибудь — я первый был в этих делах. И маме за мое поведение выговаривали нередко. Но она держалась невозмутимо, закатывала газа к небу и говорила: "Мой сын? Нет, он так не может. Он у меня отличник, вы с кем-то путаете".
Я был обычным дворовым ребенком, которые растут с ключом на шее. В школе я учился легко. Много времени я на учебу не тратил — быстро делал уроки, и меня выносило на улицу, и потом маме далеко не с первого раза удавалось меня дозваться домой. Я был везде — и в футбол поиграть, и груши обтрясти, и тритонов половить на болоте — меня не надо было уговаривать. А по ночам я любил читать — иной раз мама уже проснулась, а я еще не ложился — так увлекся. Я считаю, что в каждом исследователе должно быть немного от хулигана — только так можно замахиваться на новые рубежи, идти к целям, которые кажутся недосягаемыми.
— А как насчет традиционного мужского хобби — охоты, например? Многие белорусские врачи — заядлые охотники, насколько я знаю…
— Это тоже не для меня — думаю, что с этим я и умру. Не той я философии человек. Хотя при этом я прекрасно ем мясо и понимаю, откуда оно берется. Но вот самому принять участие в этом деле — для меня это невозможно. Я не кровожаден, не разрушитель. Я по натуре созидатель. Ничего на свете ценнее жизни нет.
— Детская любовь к книгам сохранилась?
— Давно художественных книг не читал. У меня дочь очень любит книги читать. И она постоянно мне что-то подсовывает. Но времени не хватает. Зато мы частенько дискутируем с ней на общественные темы — она у нас юрист-международник. У меня очень традиционные взгляды и ценности. Мне сложно принять ЛГБТ или современный феминизм. Мне это все не близко. Я пытаюсь говорить, что я им жить не мешаю — хотелось бы, чтобы и они мне не мешали. Но не бывает дня, чтобы я не прочитал хотя бы страниц 50 текста. Правда, художественная литература для современного человека — это уже роскошь. В последнее время читаю в основном аналитику, чаще всего профессиональную, медицинскую. Впрочем, иногда и политическую. Мне интересна этимология процессов.
В машине главное — чтобы в уши не задувало
— А почему дочь не продолжила династию? Насколько я знаю, в своей семье вы — третье поколение медиков?
— (Вздыхает — Sputnik) Это моя беда. У нас медицинская династия, которую дочь моя, к сожалению, решила прервать — она захотела стать юристом.
— Я так понимаю — дома вы демократ?
— Я диктатор, который не смог настоять (смеется — Sputnik). Я честно вам скажу — я пытался, и даже тяжелую артиллерию в виде бабушек подключал. Не вышло. Это сражение я проиграл. Оставалось только смириться и поддержать человека в его желании не быть врачом. А вообще я считаю, что лучше профессии нет на Земле. И для своей дочери я бы все-таки очень этого хотел.
— Как строятся ваши отношения с деньгами?
— Я не умею ими распоряжаться, знаю, что это мой недостаток. Как конечный результат деятельности они меня мало интересуют. Они не определяют для меня степень значимости и состоятельности. Все, что есть при себе, могу совершенно спокойно отдать за какую-нибудь ерунду, а потом ходить и думать — зачем она мне? Потому я никогда не хожу по магазинам. Стараюсь по возможности от этого сбегать. На меня даже жена злится, когда она что-то мне насмотрит, приведет померить, а я одел, и если по размеру, говорю — нормально. "Я хоть какую-то эмоцию от тебя дождусь?" — обижается жена. Но сам процесс хождения по магазинам, выбора, — для меня пытка. В принципе, хорошую одежду я люблю — но только если ее без меня купили. Я буду носить и радоваться.
А вот на какой я езжу машине — мне до лампочки. Главное — чтобы не ломалась, чтобы было удобно — чтобы это не был кабриолет и зимой в уши не задувало.
— У вас все тот же "Пежо-407"?
— Да, все тот же.
— Менять не собираетесь?
— Нет, если только сотрудники меня не заставят (смеется — Sputnik). Потому что говорят, что не могут обновлять свой автопарк, когда у начальника такая ерунда. Они мне все время намекают. Грозятся копилку поставить для сбора денег Руммо на автомобиль.
— А чего так? Времени нет?
— Нет необходимости. Ездит и ездит. В полвосьмого выехал — без десяти восемь на работе. В шесть выехал — в полседьмого дома. Зачем еще автомобиль нужен? В качестве средства передвижения он меня вполне устраивает.
— Вы считаете себя везучим человеком?
— В лотерею я не выигрывал никогда. И все, что у меня есть, далось мне большим трудом. Но я считаю себя счастливым человеком, ведь все, к чему я приложил усилия, в итоге состоялось. Я не стучался в глухую стену. Моя дверь, в конце концов, открылась. Через труд, через усилия, через напряжение, но Господь дает мне возможность добиваться результатов. Он мне ничего не дарит. Но дай Бог, чтобы и дальше так было…
— Вы можете назвать себя верующим?
— Да, это искренне и это внутри. Но вот ходить на исповедь не могу себя заставить. А делать это просто потому, что так положено — не хочу. Я, наверное, не дозрел еще. Перед серьезным событием в жизни я обязательно зайду и поставлю свечку. А в церковный праздник с удовольствием пойду в церковь и послушаю службу. Но вот идти на исповедь, на причастие по принуждению не хочу. Я хочу, чтобы ноги меня несли, чтобы это было искренне. Поэтому сказать, что я всецело в этом — не скажу.
И людей я воспринимаю одинаково — и атеистов, и агностиков, и набожных. Не люблю только фанатизма. К сожалению, нам с этим приходится сталкиваться нередко. Это за гранью — когда ты знаешь, что человека можно спасти, а его близкие стали стеной и не дают разрешения на переливание крови. Если этого требует религия — это однозначно не моя религия, это неприемлемо для мня. Как я уже говорил, для меня всегда самой высшей ценностью была и остается жизнь.
Медицинский анекдот от Олега Руммо
Потерпел крушение самолет, летевший на медицинскую конференцию. На борту — сплошные хирурги и реаниматологи. Судный день. Справа — апостол Петр, слева апостол — Павел, в центре — Господь. Апостолы зачитывают о каждом: "Профессор, хирург — зарезал 8 человек на операционном столе". Вердикт: "В ад". Следующий: "Анестезиолог — на его дежурствах умерло трое". Вердикт: "В ад". Входит очередной. Апостол его представляет: "Опять хирург. Значит в ад". А тот начинает канючить, просить. Дремавший Господь поднимает на него глаза: "А, этот — я видел, как он оперирует, — этого в рай, никакой он не хирург".
"Я надеюсь, что это просто анекдот", — смеется на прощание Олег Руммо.
