Василий Винный, специально для Sputnik.
За время моей отсидки в зоне умерло человека три-четыре. В принципе, это немного, если не учитывать, что умерли они исключительно по вине милиции и санчасти…
Всего врачей в зоне было четверо. Два терапевта — муж и жена. Психиатр, занимавшийся лечением алкоголиков и наркоманов. И один доктор, делавший флюорографию, — это все, что я знаю о его деятельности. Кроме своих прямых обязанностей, психиатр и рентгенолог дежурили как терапевты.
Муж и жена, назовем их Нина Павловна и Михаил Данилович, среди зеков просто — Нинович, поскольку, несмотря на попытки показать свое "мужское Я", он всегда оставался "Ниновичем" — мужем при жене. Так вот, эта пара, как терапевты, при лечении имели решающее слово. Хотя складывалось такое ощущение, что в медицине они не понимали. По крайней мере, было много случаев, когда к Нине Павловне приходили за подписью под разрешением получить с воли обычные и довольно известные таблетки, и она сразу лезла в лекарственный справочник, чтобы выяснить, от чего они.
Также у Нины Павловны был дар, о котором зеки хотели написать благодарственное письмо министру здравоохранения: она, вследствие своей брезгливости, умела определять болезни на расстоянии. Если осужденный кашлял на приеме или говорил, что у него болит горло, Нина Павловна просила не подходить. Издалека давала градусник, быстро ставила диагноз (даже ангину она умела определять, не заглядывая в рот пациенту), выписывала таблетки и отпускала с миром.
Работа терапевта в санчасти не отличалась разнообразием, скорее это был конвейер: любая внештатная ситуация вводила докторов в ступор, поскольку им, казалось, часто не хватало знаний для решения проблемы.
У врачей были определенные наборы таблеток, рассчитанные на случаи наиболее распространенных заболеваний, которые они с готовностью выписывали. Так, абсолютно все случаи ОРВИ, ОРЗ, простуд, вирусов, кашлей и высоких температур глушились отхаркивающими двух видов (они менялись от случая к случаю), парацетамолом, ибупрофеном и тоннами белорусских антибиотиков. Антибиотики выписывать в санчасти очень любили! От желудка было три универсальных лекарства: гефал, омепразол и активированный уголь. Боль предпочитали снимать анальгином, хотя можно было выклянчить диклофенак, и, уж если совсем повезет, давали кетанов. От давления и сердца тоже давали одно-два наименования таблеток. Естественно, все было исключительно белорусское и выдавалось со скрипом, будто врачи покупали медикаменты из собственного кармана.
Если вдруг кто-то хотел получить нормальные лекарства или пропить курс общеукрепляющих витаминов, то должен был заказывать их из дома.
Раз в месяц мы могли получать медицинскую бандероль. Для этого нужно было прийти с заявлением, в котором перечислялось, что будет в этой бандероли, к врачу, доказать, что тебе эти лекарства и витамины нужны, получить разрешение и уже подписанную бумагу занести на КПП, чтобы, когда придут твои таблетки, их не отправили обратно.
Практически все, кроме необходимых лекарств, заказывали себе гематоген — дешевый и полезный "аналог шоколада". Главным же достоинством гематогена было то, что родственники могли присылать его ежемесячно. И зек был уверен, что у него всегда будет что-то сладкое к чаю. Потом, по этой же причине, гематоген запретили в медицинских бандеролях, но разрешили в обычных передачах. Точнее не запретили, а начали подписывать его в заявлениях только при условии, если были показания к применению по болезни крови. А диагнозов по таким болезням наша доблестная санчасть устанавливать не могла — нужно было ехать в РБ (Республиканскую больницу), которая находилась на территории ИК-1. Естественно, никто ради гематогена так напрягаться не хотел, учитывая, что никакой болезни там бы не нашли. Таким нехитрым способом наши врачи отняли небольшую радость у зеков.
Также просто у осужденных пропадали медикаменты. Все таблетки, которые приходили в бандеролях, хранились в санчасти и выдавались зекам под роспись с письменного разрешения врача. Это тоже было довольно унизительно — идти и повторно доказывать плохо соображающему в медицине терапевту, что ты можешь воспользоваться своими же лекарствами.
Так вот, иногда у заключенных пропадали таблетки, особенно у тех, которые должны были выходить на свободу. Моему приятелю за пару месяцев до освобождения пришла бандероль, в которой было много аспирина, парацетамола и прочих недорогих, но нужных таблеток. Перед его освобождением мы вместе сходили в санчасть и переписали лекарства на мое имя. Немного позже мне понадобился аспирин. С абсолютной уверенностью, что у меня его целая куча, я пошел в санчасть. Когда медсестра открыла пакет с моими таблетками, там сиротливо лежала одна пачка парацетамола.
— А аспирин, — недоуменно спросил я.
— Какой аспирин? Не было никакого аспирина, — лицо медсестры выражало суровую неприступность.
После нескольких минут препирательств сестра сказала, что позовет милицию, и я ушел. Этот случай был не единственным — периодически кто-то из зеков жаловался, что у него недоставало таблеток.
Из всех докторов больше всего доверяли психиатру и всегда старались попасть к нему на прием. В отличие от всегда нервной Нины Павловны, неудовлетворенного собой Ниновича и всегда веселого, но непонятного рентгенолога, психиатр был спокойным, уставшим человеком, более-менее разбирающимся в своем деле.
Мой знакомый рассказывал, что после душа (в зоне это массовые мероприятия: в большом помещении на десять кранов могут мыться до пятидесяти человек одновременно) у него появилось покраснение в паху, которое через несколько дней увеличилось и начало чесаться. Он пошел в санчасть, принимал рентгенолог. Врач глянул на покраснение, пошутил и выписал "Синаф" — гормональную мазь (ее выписывали во всех непонятных случаях). Знакомый честно мазался ею несколько недель, покраснение немного побледнело, но не прошло. Когда мазь закончилась, и он пошел продлевать рецепт, дежурил психиатр. Быстро объяснив ситуацию, знакомый сказал, что нужен еще тюбик синафа. Психиатр попросил глянуть покраснение. По рассказам моего товарища, когда доктор увидел его пах, то чуть не выпрыгнул из-за стола. Оказалось, что у знакомого уже сильно запущенная форма грибка. Ему выписали противогрибковую мазь, и через пару недель все прошло.
К сожалению, серьезные вопросы по лечению оставляли терапевтам. Это было не так критично, когда одним из санитаров в санчасти был зек, работавший до посадки фельдшером или кем-то вроде того в гинекологическом кабинете. Вся зона была в курсе, что по серьезным вопросам он консультировал врачей, а знающие люди сразу шли на прием к нему, а уж потом к Нине Павловне.
Вообще, складывалось ощущение, что основная функция врача в зоне — ни в коем случае не дать осужденному освобождение от работы. Особенно в этом усердствовала Нина Павловна. Как бы ни было плохо, если у тебя не было температуры, ты считался здоровым. С другой стороны, я знал парня, который полтора месяца косил от "промки", сидя на больничных. Если ты был хотя бы немного знаком с системой, характерами врачей и обладал зачатками наглости и артистизма, то взять больничный не представляло трудности. Хотя Нина Павловна старалась бдеть…
Мой знакомый пошел к Нине с огромным флюсом. Раздуло половину лица. Первое, что решила сделать врач, — это дать ему градусник, потом она начала задавать вопросы, которые помогли бы вывести знакомого на чистую воду и не дать освобождение: больно ли ему, давно ли раздуло щеку? Когда мой товарищ сказал, что он не собирается пропускать работу, а просит лишь, чтобы его записали к стоматологу вырвать зуб, Нина Павловна успокоилась и сказала, что запишет. Естественно, знакомого никуда не записали. Когда стоматолог приехал на выходные, моему товарищу пришлось самостоятельно пробиваться на прием.
Вообще, стоматолог был больной темой в зоне. Из-за режима, еды и постоянной нервотрепки зубы в зоне портятся очень сильно практически у всех, поэтому хороший врач крайне важен!
Когда я приехал, принимала древняя, подслеповатая и добрая бабушка. Ходить рвать зубы к ней не любили, поскольку, в силу своей старости и слабости, она растягивала это занятие надолго. Зато сверлила она прекрасно — быстро и безболезненно. Единственным недостатком было то, что она абсолютно не вычищала зуб, так, немного водила машинкой и клала сверху пломбу, которая выпадала довольно быстро. Некоторые ходили к старушке раз в месяц, как на работу, замазывать один и тот же зуб.
Потом бабушка ушла на пенсию, и прекрасный, недавно отремонтированный стоматологический кабинет довольно долго пустовал. На какое-то время в зону пришел здоровый мужик-стоматолог, несмотря на устрашающий вид, зеки от него были в восторге. Судя по их отзывам, лечил он хорошо. Но что-то не срослось с бюрократическими вопросами, и мужик ушел.
Вместо него в зоне появилась молодая девушка. Мнения по ее поводу разделились: кому-то она казалась неплохим врачом, но большинству — нервным костоломом. К моменту ее прихода в зону зубы меня беспокоили очень сильно, и я сразу поспешил записаться к ней на прием.
В отличие от бабушки, молодая стоматолог сверлила зубы, не щадя. Когда я орал, потому что она сверлила возле самого нерва и непроизвольно хватал ее за руку, стоматолог нервно вскрикивала, чтобы я ее не трогал, иначе вызовет милицию. Я залечил два зуба, точнее, она мне практически полностью высверлила их изнутри, оставив лишь стенки, и замазала цементом. Примерно через год эти пломбы у меня по кусочкам выпали.
Потом стоматолог ушла в декрет, и зона осталась без постоянного врача. Изредка, по выходным, приезжал доктор, но он в основном рвал зубы и проводил срочный ремонт.
Когда я освобождался, примерно через полгода после ухода девушки, не было даже намека на то, что в лагере появится стоматолог.
Наша санчасть в зоне была светлой, отремонтированной, симпатичной. С таким учрежденческо-европейским ремонтом, как сейчас любят. Но, как говорил профессор Преображенский: "Разруха не в клозетах, а в головах". Поэтому первое, что следовало "отремонтировать", были доктора и их отношение к людям.
Продолжение следует. Следите за обновлениями портала
