Морозным вечером 10 марта 1972 года в Минске прогремел взрыв. Не взрыв даже — мгновенный хлопок, после которого цех футляров — филиал Минского радиозавода — в один миг стал братской могилой более чем для 80 человек. В общей сложности его жертвами станут более 120 человек, около трехсот пострадают, десятки останутся инвалидами. Корреспондент Sputnik Светлана Лицкевич встретилась с очевидцами давней трагедии.
У людей волосы стояли дыбом
Официальных заявлений не было, минчане жили слухами, которые расходились быстро. Сначала родственники сутками искали в больницах и моргах родных с футлярного, а позже практически на всех предприятиях Минска была дана команда оказывать шефскую помощь пострадавшим — люди ходили в семьи, где были раненые и погибшие от взрыва; город полнился слухами, как о масштабах взрыва, так и о количестве погибших.
Дом минчанки Галины Малыхиной стоял буквально в 300 метрах от цеха в Паровозном переулке. На футлярном работала мама, а после школы и Галю в ОТК устроила. В тот вечер девушка собиралась в кино, как вдруг комната наполнилась бордовым свечением. Над заводом стал подниматься дым. "Я вскочила — там во вторую смену работала мама", — рассказывает Галина.
Ей удалось попасть на территорию цеха — еще не успели выставить оцепление. То, что еще полчаса назад было огромным зданием, превратилось в груду руин, над которой возвышались железные фермы. Навстречу сквозь дым и пыль шли люди, выносили пострадавших, пытались задержать ее, не пустить девчонку к бывшему цеху.
"Я не видела войны. И не представляла себе, как может быть страшно. В тот момент все люди с черными лицами и вздыбленными волосами показались на одно лицо. Я поняла, что не узнаю среди них маму. И побежала за братом…" — вспоминает Галина.
Через несколько минут приехали пожарные расчеты, потом военные, милиция, место аварии взяли в оцепление и попасть на территорию Галина больше не смогла. Грузовики, на которых обычно вывозили деревянные футляры для телевизоров и радиоприемников, выезжали с завода, полные стоящих людей.
"Мороз усиливался. Помню, бегала в шоке вокруг завода, размазывала по щекам слезы — и сильно обморозила пальцы", — вспоминает Галина.
Многие из тех, кто лежал среди руин, погибли от переохлаждения — пожарные поливали тлеющие обломки водой.
Родные тех, кто работал тогда в футлярном цехе, метались по минским больницами и моргам. На следующий день в газете появились скупые строки: "Вчера, 10 марта, во время второй смены в цехе по производству футляров Минского радиозавода произошла авария, в результате которой есть погибшие и раненые. Пострадавшие доставлены в больницы, где им оказана необходимая медицинская помощь. ЦК Компартии Беларуси, Совет Министров БССР". Больше подробностей о взрыве на футлярном в прессе не было.
Что стало детонатором
4 апреля 1972 взрыв на футлярном заводе рассматривали на заседании бюро ЦК КПБ. Папки с отчетами хранятся в Национальном архиве Беларуси. Рядом с грифом "совершенно секретно" стоит печать "рассекречено".
В соответствии с выводами следствия "руководство Минского радиозавода безответственно отнеслось к рассмотрению проектной документации и приемке цеха в эксплуатацию, <…> не обеспечило строгого контроля за соблюдением установленных правил и норм эксплуатации и техники безопасности".
Если говорить вкратце, то официальной причиной была признана неверная система вентиляции — она была предназначена для текстильного производства, системы вентиляции не были рассчитаны на мелкодисперсную пыль, которая образовывалась в результате шлифовки деревянных футляров. Она-то и скапливалась в воздуховодах, а детонатором могла стать любая искра.
Впрочем, спустя много лет, когда о взрыве стали говорить в СМИ, бывший начальник цеха футляров Николай Хомив, признанный наряду со многими — от директора завода до начальника пожарной охраны — виновным и отсидевший по обвинению в служебной халатности полгода, объяснял, что дело в полиэфирном австрийском лаке, который использовали для полировки футляров — вместе со взвесью пыли его пары были взрывоопасны.
К ответственности тогда были привлечены десятки людей — от конструкторов Ленинградского государственного проектного института (ЛГПИ), разработавших проект цеха, до сотрудников Минского радиозавода, чьим филиалом являлся футлярный цех.
По заключению комиссии в отчете ЦК значится, что при строительстве цеха был "изменен проект и в двух туннелях вместо четырех спроектированных вентиляционных систем было вмонтировано по шесть". Несмотря на то что "поступали неоднократные жалобы на работу вентиляционных систем, регулярные жалобы рабочих на плохую работу вентиляционной системы, большую запыленность и факты загорания пыли, должных мер принято не было". В том же постановлении ЦК — список исключенных из партии и тех, кому объявлены выговоры с занесением в учетную карточку.
На третьи сутки находили живых
Спасательные работы длились три дня, самое удивительное, что на третьи сутки, несмотря на морозы, из-под руин извлекли выжившего молодого человека — Валерия Соловья. Впоследствии ему ампутировали обе ноги.
Галина вспоминает, что тем, кто работал на завалах, нужна была железная выдержка — ее сосед, отправившийся помогать сразу после взрыва, достал из-под руин тело, которое было без головы, и просто убежал. Повсюду слышались стоны. "Огня было немного — но на плитах перекрытия плавилась смола, капала на людей, которые не могли под руинами пошевелиться. Девочка Света знакомая, помню, она еще танцевала хорошо, лежала без сознания, получила большие ожоги тела и лица", — вспоминает Галина.
Все расходы по погребению — а в апрельском протоколе заседания ЦК КПБ говорится, что из-под руин были извлечены тела 84 человек — государство взяло на себя.
На Восточном кладбище Минска до сих пор несложно найти две аллеи, где хоронили погибших на футлярном. На десятках могил одна дата смерти — 10 марта 1972 года. Родственникам тех, кого опознали позже или кто скончался в больнице, разрешили хоронить родных на других кладбищах.
"Мы долго не могли найти маму", — рассказывает Галина Малыхина. В цехе все были в халатах, без документов, не у всех при себе были пропуска. Списки возле заводского отдела кадров обновляли несколько раз в день — но многие пострадавшие были без сознания, без документов — очень долго теплилась надежда, что мать жива. Когда обошли все больницы, начались морги. "В самом последнем, возле мединститута на вокзале, невестка по одежде опознала маму — голова у нее была размозжена", — вспоминает Галина.
"Это даже не больно…"
"На заводе я работала всего ничего, в сентябре 1971 устроилась — у меня жених из армии возвращался, хотелось денег к свадьбе подзаработать. Примерно в октябре цех переехал в новое здание — огромное, стабильное (помещение имело гигантские размеры около 20 тысяч квадратных метров — почти три футбольных поля — Sputnik), в нем находились участки лакировки, шлифовки, сборки футляров. В одном корпусе в разных помещениях работало в одну смену около 300 человек", — рассказывает Татьяна Дегтяренко, до взрыва она работала в футлярном цеху столяром.
"Был очень солнечный мартовский день с морозцем", — Татьяна рассказывает о событии, навсегда изменившем ее жизнь, с удивительным самообладанием.
Ни сам момент взрыва, ни того, что происходило позже, Татьяна не помнит. В больницу ее привезли на переднем сидении чьей-то легковушки. А когда из машины достали, она упала, кто-то закричал: "Вы что не видите — у нее же все ноги переломаны".
"О взрыве ничего не помню. Подруга Лиля рассказывала: "Взяла ведерко с клеем, иду по цеху — и вдруг щелчок — и я лечу. А передо мной юбка моя летит и тапки. А я только тапки новые купила — так жалко!" — рассказывает Татьяна. А потом добавляет: "Это даже не больно, когда ничего не помнишь". Ее состояние после взрыва один из врачей назвал "мешок костей".
Уже почти полвека ее главный документ — "Акт о несчастном случае на производстве", где травмы перечислены убористым почерком в 5 строках — "тяжелая ЧМТ", многочисленные переломы конечностей и "шок 2-3 степени".
В 6-й больнице Минска на Уральской, куда привезли многих пострадавших при взрыве, в обычных палатах были развернуты экстренные реанимационные посты.
"В нашей плате было 6 человек и медсестра. Помню, что вскоре после аварии к нам пришел Машеров. Он нерешительно стоял в дверях и как-то очень хорошо, по-человечески нас просил: "Милые, выкарабкивайтесь, боритесь, мы все для вас сделаем, только вы не сдавайтесь, только вы живите". А в палате в сознании, наверное, я одна и была. Остальные — совсем тяжелые", — вспоминает Татьяна.
И действительно, слово свое первый секретарь ЦК сдержал — пострадавшим дали квартиры, родственникам погибших назначили пенсии, помогали и потом получать нехитрые социалистические блага — санаторные путевки, мебель без очереди, продуктовые заказы к праздникам. Вспоминая сегодня те далекие события, собеседницы Sputnik единодушны — государство их не оставило. В отчетах ЦК значится общая сумма материальной помощи пострадавшим — 170 тысяч рублей.
Свадьба в палате
После тяжелой нейрохирургической операции через месяц Татьяну перевели в травматологию. Она стала расспрашивать врачей, когда же, наконец, выпишут. "Танечка, голень обычно не меньше 7 месяцев срастается, потом разработка…" — сказала доктор.
Когда Татьяна от марта семь месяцев отсчитала — глубокая осень получилась. После этого девушка перестала есть и разговаривать. Но иногда несчастья даются нам, наверное, чтобы счастье оценить. Через месяц… Татьяна вышла замуж.
"Жених искал меня по всем моргам и больницам — ему знакомые с завода сказали, что случилась беда. Когда я поняла, на каком я небе, я его отправляла. Зачем я буду мужчину с руками-ногами возле себя держать? Сказала, что буду выкарабкиваться одна — мне родные помогут. Он ничего не отвечал. Но ходить продолжал. А через месяц замуж предложил. Я с этой мыслью ночь переспала и согласилась. Принесли мне в палату гипюровую кофточку, привели женщину из загса — у меня нога на вытяжке, голова и пол-лица забинтовано — так я замуж и вышла", — улыбается Татьяна и показывает свидетельство о браке с датой 11 апреля 1972 года.
