Буба и Фрунзик — из сочетания двух этих имен складывается (и уже давно) что-то большое, доброе и нерасторжимое — это исторический факт.
Один из эпизодов известного армянского фильма "Мы и наши горы" снимался в далекой высокогорной деревушке. И все бы хорошо, если бы съемки не срывали производство молока, мяса и другой сельскохозяйственной продукции в местном колхозе имени Ленина.
Дело в том, что, заглушив моторы тракторов и комбайнов, оставив коров не доенными, побросав вилы, косы и другой сельскохозяйственный инвентарь, колхозники сбегались на место съемки посмотреть на ненаглядного Фрунзика Мкртчяна. Мало того, сюда же тянулись жители окрестных сел, тоже ведь не отъявленных тунеядцев, а передовиков труда и орденоносцев.
Что делать? Выход нашел сам Фрунзик.
— А давайте, — сказал он, — сделаем как в мавзолее.
— То есть?
— То есть поставим в центре клуба диван. На нем я. Лежу, отдыхаю. Вечером, после работы народ входит в одну дверь, проходит мимо, смотрит, сколько хочет, и выходит в другую. Условие одно — никаких вопросов мне, как и Ленину, не задавать!
… Мне повезло в том смысле, что я некоторое время жил с Фрунзиком в одном подъезде и часто мог его видеть, но говорить — не всегда. Это были очень трудные годы как для артиста, так и для всей Армении в целом. Необыкновенно холодная зима, дом, хоть и совминовский, не отапливался, воды нет, электричества — тоже, надежд на то, что скоро станет лучше, тоже нет.
Время — начало девяностых прошлого столетия. Армения в блокаде, армяне заняты революцией. Фрунзик, и в обычной жизни не замеченный в чрезмерной смешливости, необыкновенно угрюм, молчалив, задумчив. Спрашивать нечего — и так все ясно. Вскоре он уедет в Америку, но человек из фильма "Мы и наши горы" без этих гор долго не выдержит. Вернется на родину.
Но вернемся к "Мимино". Это фильм, который без Фрунзика и Кикабидзе никогда бы не получился великим. Два актера, вынуждающих вспомнить Пола Скофилда с его знаменитым: "Актер должен заставить публику забыть о существовании автора, о существовании режиссера и даже о существовании актера". Кикабидзе с Мкртчяном сделать эти три вещи сумели.
Принято думать, что "Мимино", в общем-то, комедия. Но считать Фрунзика комиком, даже выдающимся, это как втискивать в те же рамки Чарли Чаплина, Альберто Сорди или Фернанделя. Зритель смеется, когда смотрит "Ералаш" или КВН, а там, где Фрунзик Мкртчян и Вахтанг Кикабидзе — там надо думать, чтобы своим умом дойти до того, от чего чаще всего не смешно. В лучшем случае — грустно.
…Есть люди, с уходом которых города, в которых они жили, теряют свое очарование. Все, казалось бы, осталось на месте, все есть и даже кое-что прирастает, но чего-то все равно не хватает. Еревану пронзительно не хватает Фрунзика. Уже двадцать четыре года.
Еще больше, чем в Ереване, не хватает Фрунзика в Гюмри (бывший Ленинакан). Город, знаменитый своим остроумием. Здесь он родился, учился, впервые вышел на сцену. Город с неповторимым колоритом.
Мкртчян любил приезжать сюда, любил заваренный по-гюмрийски хаш. Вкуснее всего его варили в ресторане "Мастер Каро" (там сейчас открыт музей Мкртчяна). А какой хаш без веселых историй? История от Фрунзика, а раз с Ленина мы начали, то им и закончим.
В шестидесятые годы в Армении почему-то запретили на похоронах венки. Оркестр — можно, траурные речи — можно, зачитывать телеграммы — пожалуйста, а венки — нельзя! В Ленинакане, где традиции чтут, делали, как было всегда. И вот идет по улице мужичок, несет венок. За ним увязался милиционер — узнать, откуда, для кого, почему? Мужичок слежку заметил, ускорил шаг. Милиционер тоже. Мужичок теперь уже бодрой рысью подбегает к памятнику Ленину и возлагает к нему венок. Блюститель порядка растеряно становится рядом.
— Возьми под козырек, дурила! — подсказывает ему мужичок.
