Льву Шейнкману 86 лет, но еще лет 10 назад он прыгал в школьном спортзале через коня — показывал детям, как правильно делать упражнение. Он был учителем физкультуры, отработал в школе около полувека. И говорит, что до последнего делал со своими учениками все нормативы.
"А как по-другому им объяснишь? Только примером, поэтому всегда лично показывал, как надо делать", — рассказывает Лев Семенович.
Он по-прежнему часто общается с детьми, правда, теперь все больше как рассказчик. Говорит с ними об истории войны, но, опять же, все — на своем примере. Тем более что войну он встретил школьником — был точно таким же, как его нынешние слушатели.
Трижды убегал на фронт, а меня возвращали
Когда началась война, Шейнкману было 10 лет. 22 июня 1941 года они с друзьями по пионерлагерю у Ждановичей рассчитывали показать родителям концерт. Но родители не приехали. Вместо них около лагеря высадились немецкие диверсанты.
Из лагеря их вывез отец одной из девочек. Усадил в эшелон и отправил в тыл. Одновременно из Минска бежали и его мать с сестрой. Они встретились в дороге. В Куйбышев приехали уже вместе.
"Там, где мы жили в Куйбышеве, мы все время удирали со школы и бежали в кино, где смотрели "Кинохронику". Там показывали про Зою Космодемьянскую, про других мальчишек и девчонок, которые остались без родителей — голодные, холодные — но они, как могли, помогали фронту. Кроме того, военные песни… А сколько в Куйбышеве было раненых. Мы читали им письма — а они без рук, без ног, слепые… И вот вся эта атмосфера двигала на то, чтобы мстить врагу. Такое ощущение было, что я отдал бы всего себя целиком, чтобы защитить свою родину. И вот все мальчишки — не только я один — многие бегали", — говорит Лев Семенович.
Бегали — это на фронт. Шейнкмана трижды снимали с поезда и привозили назад к матери. На четвертый раз он все-таки сбежал. Это было в 1943-м.
"Я попал в эшелон к новобранцам, которые ехали под Москву в районный городок Перхушково, где в то время доформировывался полк связи. Пока ехали, я пел песни солдатам, сказал им, что у меня все на фронте. А когда приехали, солдаты уговорили подполковника Дубкова, чтоб оставили меня воспитанником. То есть, по сути, сыном полка. Командир дивизии выслушал полковника и написал "временно оставить". И это временно потом получилось постоянно", — рассмеялся ветеран.
Так он оказался в 1-м отдельном полку связи 1-й Воздушной армии.
Сбежал на передовую
Сначала подростка определили в мастерскую, ремонтировать телефонные аппараты.
"Из 2-3 разбитых телефонных аппаратов, которые прямо с передовой привозили — огромные, деревянные такие — я собирал один. И этот один передавали непосредственно в траншеи на передовую солдатам для обеспечения связи", — рассказывает Лев Семенович.
Однажды он решил самолично отнести аппарат на передовую. Взял катушки, телефон и через лес рванул к траншеям. Аппарат отдал, но за самовольный поход получит, как говорит, "по шапке".
"Когда ты в таком возрасте, тебе ничего не страшно. Ты ж много чего не понимаешь. Выглядит, как игра какая-то, — просто идешь и делаешь свое дело. Знаешь, что принесешь аппарат, и командир будет на связи с другими войсками. О страхе не думаешь. Но это было единственный раз. Потом я работал только на военном телеграфе, передавал сведения, чтобы командиры, авиаторы знали, что делается", — признается Шейнкман.
В декабре 43-го он закончил курсы младших авиаспециалистов и стал радиотелеграфистом, принял присягу. И далее вместе с однополчанами помогал авиаторам Первой воздушной армии точнее наносить удары. Под Можайском, Смоленском, у Логойска и Плещениц…
"Ведь что такое связь? Это, как говорили, нервы армии. Пехота — царица полей, артиллерия — бог войны, а связь была нервами. Потому что без этих нервов командир бы не знал, что делается у него справа, слева, сзади", — объясняет свою военную задачу Лев Семенович.
Минск, Кенигсберг и победные 250 граммов… сахара
Шенкман видел Минск в первые часы после освобождения. Говорит, это было страшное зрелище. Он же жил здесь до войны — в угловом доме на Кирова, как раз наискосок от нынешнего "Президент-отеля".
"Минск был полностью разрушен. Кроме Дома офицеров, оперного театра, Дома правительства — да и они были заминированы", — вспоминает ветеран.
После Минска были бои за Вильнюс, Каунас и Кенигсберг. Под Кенигсбергом, говорит, было очень страшно.
"Это был огромный страшный штурм. Только одна наша первая воздушная армия сделала 1200 боевых вылетов. Там же 15 фортов, которые охраняли немцы, а перед этими фортами еще каналы, залитые водой. И вот я хорошо помню эти трупы, которые были в воде, и наших солдат, и немецких. Маршал же Василевский предлагал коменданту Кенигсберга генералу Отто Ляшу сдаться. К нему отправляли парламентеров, говорили: "Мы все равно возьмем город, но погибнут люди, сдавайтесь!". Но Гитлер запретил ему сдавать Кенигсберг. И тогда начался огромный штурм", — напомнил ветеран.
9 апреля Ляш подписал приказ о капитуляции и обратился по радио к своим войскам с призывом прекратить сопротивление.
Победу Шейнкман встречал в Пиллау — небольшом городке в Восточной Пруссии, ныне Балтийске Калининградской области.
"Была стрельба, потом боевые сто грамм. Мои сто грамм мне не давали. Вместо них обычно давали 250 граммов сахара или плитку шоколада — "Колибри", как сейчас это помню", — смеется ветеран.
Шейнкман убежден, что военные рассказы могут быть интересны современным детям. Просто с нынешними школьниками нужно уметь разговаривать.
"С ними говорить очень сложно. Бывает, люди очень заслуженные, вся грудь в орденах и медалях, но с детьми говорить не умеют. Если ты к ним приходишь и говоришь тем, старым, языком, ты для них пропал, какой бы ты ни был. А если начинаешь рассказывать о том, что было, но переводя на сегодняшние понятия, они постепенно откладывают свои смартфоны, и, открыв рот, слушают. А когда я еще потом сажусь за рояль и сыграю 2-3 военные песни, я для них, конечно, остаюсь в памяти. И знаете, если из ста человек, которые присутствуют, до десяти дошло, уже хорошо. Они же расскажут дома, своим друзьям. И это хорошо", — признается ветеран.
