Руководитель информационного агентства "Россия сегодня" Дмитрий Киселев рассказал в интервью корреспонденту Sputnik Марии Шелудяковой о том, что он лично видел в прибалтийской республике в те горячие дни, как на Центральном телевидении освещали эти события, а также что мешает странам Балтии отказаться от русофобии.
— Январь 1991 года в Вильнюсе: вы были в это время в литовской столице? Как оценивали происходящее там?
— Я был в Вильнюсе в самом начале событий. Видел очень возбужденные толпы народа. Люди тогда хотели избрать свой путь развития. Они были романтически настроены. И их человеческий порыв вызывал у меня очень большую симпатию. Мне казалось, что Прибалтика даст направление движению и всей нашей большой страны — Советского Союза. Потом оказалось, что Прибалтика все же не готова идти на какие-то компромиссы.
Мы тогда называли три республики именно Прибалтикой. Такое как бы советское слово, сейчас оно редко используется, а кто-то может воспринимать его как обидное. Но тогда Прибалтика — это звучало очень гордо, потому что для Эстонии, Латвии и Литвы были созданы совершенно особые условия. Три относительно маленьких народа в Советском Союзе получали дотации, привилегии и были витриной Советского Союза, символом доброжелательности и терпимости, толерантности, как сейчас говорят. Хотя тогда это слово не было в ходу ни в нашей стране, ни за рубежом.
— Просьба вернуться в январь 1991 года. В эфире Центрального телевидения вы отказались читать тассовку, посвященную событиям у вильнюсского телецентра. Каков был ваш мотив — сочувствие литовскому национальному движению? Возражения против способа подачи информации тогдашними властями Союза? Вообще против "кремлевской пропаганды"?
— Знаете, это миф про тассовку. На самом деле это был текст, заготовленный где-то в Кремле, в администрации президента СССР, как я сейчас понимаю. Текст был написан довольно грубо, без ссылок на источники, — о том, что кто-то из литовской толпы, вооруженный металлическими прутьями, посягнул на работников правоохранительных органов, мол, команда провокаторов вела себя агрессивно и так далее.
Я был ведущим экспериментальной новостной программы ТСН. Мне показалось, что это откровенная выдумка, потому что там не оказалось ни единого имени, отсутствовали детали, которые вызывают ощущение достоверности, не было указано времени, маршрутов, — словом, не было никакой дополнительной информации.
Тот же текст про железные прутья… Странно, откуда-то всегда берутся железные прутья. Это очень подозрительно. Как можно из забора выломать железный прут? Словом, содержание текста никак не подтверждалось нашими корреспондентами на месте. И как сейчас говорят, "не билось" с остальным информационным потоком. Сложилось впечатление, что текст был придуман для оправдания последующий насильственных действий по отношению к толпе и протестующим демонстрантам.
Как потом показал судебный процесс, в Вильнюсе все-таки стреляли с крыш, и в обе стороны. Тактика снайперов — убивать людей с той или другой стороны, как это было на Майдане. Убивать милиционеров, убивать мирных жителей, чтобы потом сказать: перестрелка, кровь, бунт.
А тогда наша ночная программа ТСН была альтернативой программе "Время". Сейчас не все помнят, что это был период, когда в стране вещал один телевизионный канал с одной программой новостей. Она называлась "Время". Не было еще ни Российского телевидения, ни программы "Вести", ни канала НТВ, ни РенТВ, ничего этого не было тогда.
Но уже была провозглашена горбачевская гласность. Что такое гласность? Это плюрализм мнений. И чтобы продемонстрировать плюрализм по отношению к рупору официоза, программе "Время", было позволено, как мы теперь знаем, непубличным решением Политбюро, создать телевизионную службу новостей.
Основал программу Александр Гурнов, и сам вел ее короткое время. Ночные новости вели молодые люди: Таня Миткова, Юра Ростов, я. Мы могли давать дополнительную, отчасти альтернативную информацию, в другой интонации. Это была молодежная программа, не очень удобная для власти и очень щепетильная к подаче новостей. Вот говорили в программе "Время" в 21 час, что танков в Литве нет, а в 23 часа мы их показывали на том же канале…
— Это сложно представить…
— Это сложно представить. Это был период романтичной гласности. И, конечно, возникал внутренний диссонанс, в том числе и у власти, который отражался на информационно-новостных программах. В самые горячие дни вильнюсских событий вдруг приходит сообщение о первом убитом человеке в Латвии. Не в Литве, а в Латвии. Пуля попала человеку в голову при неизвестных обстоятельствах. Мы получаем картинку рентгеновского снимка с пулей в голове.
Тогда не было Интернета, хотя сейчас это тоже трудно себе представить. Был факс. Не было и альтернативных источников новостей. Но был факт — в Латвии убит человек. Ночной дежурный программы "Время", который присматривал за прессой, объявил: "Мне не нужна пуля в голове". Как выяснилось потом, эта пуля убила человека, отскочив рикошетом. Но мы же не знали — может, это начало огромных событий, перемен по примеру Литвы? Может, сейчас закипит вся Прибалтика?
Я отвечаю: "У нас есть рентгеновский снимок и факт — человек убит. Я не знаю, при каких обстоятельствах. Мы просто сообщаем о первой жертве. Я не знаю, кто его убил — советская армия или нет, но тем не менее — это факт, о котором мы молчать не можем".
Он говорит: "Ни в коем случае".
Я отвечаю: "Тогда новостей не будет".
Революционное право действовало в эфире, такие были тогда отношения. Я не вижу ничего героического с нашей стороны — ведущих телевизионной службы новостей и ее корреспондентов, мы делали свою работу.
— За этот эфир вам и вручили медаль в память о событиях 13 января?
— Литовцы, получив независимость, вписали этот факт освещения в программе ТСН событий в Вильнюсе в свою историю. Они решили отметить ведущих и поблагодарить их. Пригласили нас с Таней Митковой в посольство и вручили медали — в знак того, что мы были причастны к свободе, к истории независимости Литвы.
Это была первая государственная награда в моей жизни и долгое время единственная. Мы были благодарны, хранили как реликвию. В то же время мы не считали, что сделали что-то героическое, и не придавали этому особого значения.
Потом я потерял эту медаль. Она же не лежала в хрустальной горке или в комоде. У меня нет ни стеклянной горки, ни комода, ни реликвий. Но литовцы, тем не менее, предпочли, кажется, после Крыма, объявить, что в знак протеста лишают меня этой медали… Ну какая-то глупость, честно говоря. В знак протеста против этой глупости от медали тогда публично отказалась и Татьяна Миткова.
Факт, что мы освещали их путь к свободе. Факт, что была государственная награда, награда за профессиональную честность, вот и все. В тот период времени. В тот роковой отрезок их истории.
Сейчас, когда Литва ведет себя так нетерпимо, так до смешного задиристо по отношению к России, ее власти лишили меня этой медали. Отняв ее, они унизили и себя, и благородство тех журналистов, которые рассказывали правду о тех событиях.
— Как вы сейчас оцениваете свободу слова в странах Балтии?
— Мне кажется, что Литва хотела стать частью Европейского союза и стала ею. Диапазон свободы слова в Западной Европе, в Евросоюзе гораздо уже, чем в России. Он ограничен политкорректностью и откровенной русофобией… В России вы можете сказать: "я люблю Путина" либо "я не люблю Путина". В России вы можете сказать: "я люблю геев" или "я не люблю геев". Вам ничего не будет за это. Это ваша позиция, к вам отнесутся совершенно нейтрально.
Но если вы скажете в Европе: "Я люблю Путина, но не люблю геев", то для вас как журналиста это будет означать конец профессиональной карьеры. Именно в силу ограничений, которые накладывает, с одной стороны, политкорректность, а с другой — болезненная русофобия.
В Прибалтике, в Литве это, к сожалению, окрашено еще и местными комплексами, искусственно культивируемой обидой на Россию. Они ведут себя виктимно, словно над ними вот-вот должно свершиться насилие. Они будто сами предлагают себя для насилия, потому что это придает некий смысл их существованию, придает им значимость.
Из-за такого агрессивного и враждебного к России отношения они теряют очень многое. Достаточно вспомнить о проблеме депопуляции, массового отъезда из Литвы. Решения ее нет без хороших взаимоотношений с Россией. Пока получается "назло маме отморозить уши" — пусть будут плохие отношения с Россией, пусть у нашей страны не будет будущего, но лишь бы не с Россией. Россия просто не замечает этого, честно говоря. Что для нас, для нашей повседневной жизни, для нашей политики сейчас Литва? Не так много. Они самоустранились — и перестали существовать для России.
Нам приписывают намерение оккупировать Прибалтику. Слушайте, подойдите к стенке и посмотрите на карту. Вы поймете, что пространств, которые нам еще предстоит осваивать, — на многие века. Нам уж точно незачем входить в Литву, ну нет такого мотива. Ракеты "Искандер" в Калининграде выглядят более убедительно с точки зрения обеспечения нашей безопасности.
Литва выбрала свой путь. Сейчас большинство ее граждан, измученных западной пропагандой, относятся к России, судя по всему, отрицательно. Но это результат не российской политики, а результат работы местных политиков и местной прессы.
Ничего хорошего от этого литовцы не получают, как-то грустно жить там, в Литве. Но может, что-то изменится со временем. Иначе эти приступы русофобии угрожают более тяжелым диагнозом, как это произошло на Украине, где, как говорит бывший премьер Николай Азаров, в политической палитре осталось только 50 оттенков коричневого.
Но такие периоды проходят. Испанцы, немцы, итальянцы это проходили, потом выздоравливали, и к таким периодам в своей истории относятся с чувством раскаяния и стыда. И Литва имеет шансы со временем более доброжелательно относиться к своему соседу — России. У нас нет к Литве никаких претензий, у нас нет злых чувств, мы люди другого масштаба, мы считаем, что все мелочные обиды должны пройти, как транзиторная инфекция. Это не хроническое заболевание.
