Валентин Губарев — один из самых известных художников современной Беларуси. Его стиль письма, легкий и ироничный, на самом деле многопластовый. И, видимо, потому привлекает совершенно разного зрителя. Вроде просто. И даже "стебно". Это для тех, кто совсем попроще. Но одновременно глубокий — для думающих или еще чувствующих. А смотрится легко для всех. Это и называется талант. Специально для Sputnik Александр Ступников записал несколько фрагментов из монолога художника.
О художниках обычно рассказывают, глубокомысленно разбирая какие-то их работы, проскакивая вехи биографии, выставки, награды. И прочую суету. Но на самом деле они, как и все неординарные люди, интереснее всего рассказывают о себе сами. Поскольку им есть о ком говорить. А творчество — не более чем отражение себя. А не наоборот, как обычно у них зачем-то спрашивают. Валентину Губареву конечно тоже есть что сказать…
Не работаю на заказ. Не придворный
Я не рисую, как порой говорят, пьяниц и быт. Я рисую обычных нормальных людей. Которым просто не хватает немного счастья. Но и творчество мое зиждется на моей жизни. Тем более что я не работаю на заказ. Не придворный. Я — как птичка, которая проснулась и поет песню. Свою. С самого детства.
Помню, как еще в детском саду, когда все воевали, чтобы играть с танками, машинами, солдатиками, мне нужно было только получить набор цветных карандашей, альбом, чтобы рисовать свои первые картины. Помню даже, что это были ковры, которые пытался изобразить симметрично. Так и рисовал: в изостудии, в Доме пионеров, во Дворце культуры. Но все приходилось открывать и узнавать самому. Это приходит спонтанно и откуда-то. Но только когда ищешь. Не специально, а изнутри, как часть себя самого. Мне никто ничего не подсказывал. Но свою дорогу я обрел.
Вот пример, как приходит тема. Гуляю я как-то по Парижу вместе с переводчицей. И она захотела зайти в большой магазин, в отдел женской одежды. Что-то присмотреть себе. Мне там будет неинтересно. Хорошо. Она пошла в глубину, а я остался у отдела. И вдруг вижу прямо напротив вешалки с платьями. И юбочку, на кольцах. Присмотрелся, а они как занавес. Если потянуть с двух сторон, то открываются. А за ними сцена. Музыканты, люди в париках давней эпохи, смеются, говорят, рядом слуги типажные еду разносят. — Надо же, — подумал, уже выйдя из магазина, — зашел — и готовая сцена для картины. Так и появляются сюжеты. Но тоже не сразу. Я должен его выносить. Разглядеть. В себе. Если я хожу с этим сюжетом, но о нем нечасто думаю, не цепляет. Значит, разлюбил. А, если разлюбил, то надо расставаться.
Счастье художника — уметь удивляться
Художник, как и любой творческий человек, обладает умением удивляться. Более того, быть наивным по отношению и к жизни, к ее проявлениям и к поступкам людей. Это качество так же важно, как и потребность оставаться честным в творчестве к самому себе. Даже когда ты видишь, что делаешь мелкие огрехи в работе. Ну и что? Их видишь только ты. И они не важны, в основе. На то и мелкие. Да и пишешь ты прежде всего для себя. А получается по-настоящему хорошо, когда ты делаешь это безответственно. Перед кем-то или чьим-то мнением. Не думая ни о чужих глазах, возможных похвалах, ни о гонорарах, ни о выставках. И тогда потом ты вдруг видишь, что твоя работа, итог которой понравился тебе, оказывается, легла на душу и кому-то другому. Или другим.
Это в молодости, сначала, помню, напечатали о тебе доброе слово, какой-то маленький абзац. И ты бегаешь по городу, скупаешь эти газеты. Сегодня, вроде, и смешно даже смотреть на эти пожелтевшие вырезки. Но, в сущности, такое доброе слово художнику, любому творческому человеку необходимо. Даже не для популярности, славы или, не дай Бог, только для денег. А для воздуха в крыльях. И в работе я ничего специально для кого-то не продумываю. Пишу, как на душу ляжет, как хочется и поется. И как только ты делаешь что-то не в согласии с самим собой, это сразу видно. Ну а когда сюжет в тебе созрел и состоялся, то на мольберт он, в среднем, ложится за десять дней. Хотя и здесь единой нормы нет. Просто ты пишешь то, что помнишь. А помнишь то, что уже в тебе, но еще не проявилось, чего еще наяву нет. Это и становится картиной.
Когда украли первые картины, я понял — это успех
Когда в молодости, во время учебы в институте, мы сделали коллективную студенческую выставку в каком-то московском зале, то после ее завершения мы пришли забирать работы. Но моих картин не оказалось. Украли. И меня это обрадовало. Это и был успех. Если украли, значит, понравилось. "Валентин, ты на правильном пути", — подумал я тогда. И продолжил.
Конечно, художник делает и "базовую" работу. В те же студенческие годы, в стройотряде, я писал в провинции фрески, рабочие картины, делал мозаики. Это было не только как заработок. Это тоже учеба — реализация того, что уже умеешь, а заодно и иные пласты, видения, которые невозможно узнать на лекциях, а только практически. Тот самый опыт, что обогащает разнообразием письма и широтой видения. Даже простые вещи надо уметь делать практически. Тогда они помогают двигаться дальше.
Скажем, я пошел в армию. Мне даже в голову не пришло попытаться от нее открутиться, как от потерянного для творческого человека времени. Во- первых, это было нормой. Для всех. Во-вторых, хотя бы потому, что было бы стыдно перед отцом, который служил в армии, как и другие мужчины в родне. Я же тоже мужчина, не хуже и не больной. Рисовал там и барельефы, и портреты, и плакаты. Но все равно был при своем деле. Никаких ущемлений не чувствовал, но, конечно, армия есть армия, был свободолюбивый. Мне это не мешало. Встать на четвереньки в какой-то общей стае не требовали, а сам я не хотел. Да и потом, в жизни, никто этого с меня не требовал.
Многое зависит от отношения человека к себе, к миру и даже к работе. У меня всегда было высокое чувство ответственности перед семьей и близкими людьми. А это значит, надо обеспечивать их. Я оформлял книги, делал массу рутинной работы, но как норму. Мне не мешало при этом писать и свое. Хотя долго мои работы на выставки не брали. Писать свое, но не назло, не упрямство — это было естественной потребностью.
Работаю, помню, в издательстве. Художественным редактором, главным художником, оформляю книги. Но знаю про себя, просто так, как облака, как воздух вокруг, не думая специально, что, завершив рабочий день, я буду заниматься другой работой, своим творчеством.
Я не хочу гладкой чужой песни
По-настоящему, весь, я ушел в это, когда выплатил последний взнос за нашу квартиру. И словно распрямился. Написал работу, что просилась во мне, и показал ее коллеге. А тот, в ответ, говорит: "Странно написано. Зачем тебе это надо? И кому такое надо? Если очевидно, что не возьмут".
Работы по-прежнему, на выставки не брали. Доходило до абсурда. Спрашивают, посмотрев: "А вы учились живописи где-нибудь?" Без иронии. И я знаю, умею и понимаю, что есть общие каноны, те же пропорции, стилистика письма, цвета. А они этого у меня не видят. Другое. Вот и решили, что ты нигде даже не учился. Но я не хотел меняться и подстраиваться под "не мое". Пусть и востребованное по стилю и по темам. Хотя умел и мог. Но зачем?
Уже и времена "перестройки" пришли, казалось бы, признано и разнообразие, и разные школы. Все равно не берут. И наконец однажды предложил на выставку свою работу-графику… "Портрет директора птицефабрики". Появляется и пресса, хвалит выставку. Но в конце обо мне. Развенчивают, как ложку дегтя в бочке меда. Мол, где это автор находит таких нетипичных героев?
А я подумал тогда, успокоившись сначала, конечно: "Хотя и "перестройка", но значит, ты снова на верном пути. Снова успех".
Я не хочу гладкой чужой песни. Хотя есть очень хорошие художники, работающие в "классической" стилистике. Но мне надо, по-своему. Как поется. И чтобы было просто, понятно, лапидарно. И интересно. Но при этом обязательно еще поперчить, посолить, использовать много ингредиентов. А самое главное для меня, чтобы человек видел сюжет, вроде, простой, смешной, даже анекдотичный, но вдруг его что-то трогает в душе.
Что-то близко и даже грустно. То есть, чем больше чувств вызывает работа, тем лучше она удалась.
Как умело противостоять здравому смыслу
То, что делаешь по наитию, нередко противоречит здравому смыслу. Я даже книжку собираюсь писать "Как умело противостоять здравому смыслу".
Вот, например, картины еще нет, но она уже сейчас варится во мне. А называется "Важнее, чем парикмахер". Так бывает. Парадоксальные названия опережают саму картину. Однажды пришло название "Жар-птица, тушеная с грибами", а только потом и сама работа.
Не всегда так, конечно. Но, если легло внутри, выльется и на холст. При этом я материалист, скептик и совсем не собираюсь глубоко погружаться в мистику или предназначения, великие мессианства, пафос поводыря или хора. Главное, что я точно знаю — ничем другим, кроме своих картин, живописи, мне бы не хотелось заниматься.
Я и не старался утюги разбирать, и не умею. Достаточно своего дела. Хотя бы для ежедневной радости, когда твоя работа приносит удовольствие и на которую хочется идти. Мне даже жена это говорит.
Вообще, в мире сегодня художником считается тот, кто может жить за счет своего труда. В той же Франции каждый год 25 тысяч выпускников художественных учебных заведений. И только два с половиной процента художников могут существовать сугубо за счет своих работ. Остальные тоже пишут, но днем нередко вынуждены работать где придется, "на хлеб". И охранниками в супермаркетах, и водителями. Везде так.
И, конечно, это счастье, когда тебя замечают, о тебе пишут и ты можешь существовать и творить за счет своих работ. Хотя это обычный труд. Такой же, по сути, как человек, который плетет корзинки, жена относит их на рынок, продает и покупает то, что нужно им для жизни.
Кстати, о здравом смысле. Я всегда жил полной жизнью. Но, скажем так, в практических вопросах "отставал" от своих трезвомыслящих ровесников. От большинства, которое знает, как делать правильно и идти короче. Я многое узнавал позже, чем мои сверстники. Оказалось со временем, что это и хорошо. Если сейчас они уныло сидят, поглядывая в окно, поскольку и эмоции притихли, и каких-то желаний, стремлений уже нет, то я строю планы на годы вперед. Мне кажется, я не исчерпал себя в любых отношениях. Хочется и работать, и любоваться женщинами, и ездить на рыбалку, путешествовать, болеть в футбол, читать книги… Не было, чтобы я подумал: "Все умею. Все есть".
Мне близок Пикассо, предложивший свою эпитафию-суть фразой "Он умер, пытаясь взлететь". А не "Он так врос в землю, что нам его пришлось только присыпать".
Собака, тень и счастье
Конечно, и в жизни, и в литературе, и в искусстве сюжеты, в основном, повторяются. Но это совсем не значит, что в них нет прогресса и развития. И в творчестве, и в жизни надо каждый день ставить новые цели. Тогда есть стимул движения. Самое страшное, это проснуться и сказать: "Все я знаю. Все видел. Все было".
И вот я снова вернулся к способности удивляться, радоваться, узнавать что-то новое, открывать. Потребность в этом и есть основа не только для творчества, но и для полноценной счастливой жизни.
Хотя и лицемерить не стоит. Особенно на Западе, талантливого автора дилеры для галерей найдут и вытащат с любого чердака. А значимость его, хочешь — не хочешь, но, в конце концов, измеряется деньгами. Известность и слава приносят и материальные возможности. Для той же работы дальше. Как сказал один из больших художников: "Пусть покупают сейчас, пока я пишу для славы. Потому что иначе я буду писать для денег".
В молодости это нормально, кажется, что для счастья много чего надо: и деньги, и свобода, и вещи, и дома, и Мальдивы. Целый список, если составить.
Но на самом деле это ненужный перечень. Я вот гулял как-то осенью с собакой на даче. Зашел далеко по лесной тропинке. Солнце греет макушку. Впереди тень с корзинкой. Собака моя вокруг носится, радуясь. Тоже со своей тенью. И вдруг я ощутил огромный прилив счастья. Глубокий, как творчество. Для него, искреннего, много порой и не надо. Вот, персонажи моих картин. Разные. Должен сознаться, им всем не хватает немного счастья. Но они об этом не знают. Еще не знают. И это хорошо…
