Дмитрий Писаренко, руководитель информационного агентства и радио Sputnik Армения.
Однажды, года четыре назад, в День Победы со мной приключилась почти мистическая история. В своей московской квартире я смотрел телевизор у открытого окна. Шел фильм про войну.
"Спасибо деду за Победу!" — вдруг прогорланил на улице пьяный прохожий.
Этот не новый слоган вдруг заставил задуматься. Дед по отцовской линии — мой полный тезка. Он не вернулся с войны. В домашнем архиве не сохранилось ни одной его фотографии. С детства я знал только то, что он похоронен под Севастополем. В начале 1980-х отец переписывался с кем-то из тех краев, кто ухаживал за братскими могилами. Местный общественник сообщил ему место захоронения. Папа даже съездил на могилу. Но вскоре не стало и его, поэтому узнать подробнее про деда-фронтовика уже было не у кого…
Возглас за окном заставил крепко задуматься. Ведь, наверняка, по нему не справлялась панихида. Дед родился до революции, значит, был крещен. А хоронили его уже в эпоху советского атеизма.
В лучшем случае дали залп из винтовок — и все! Я решил не медлить и поспешил в ближайший православный храм, недалеко от метро "Домодедовская". Заказал поминальную по воину Дмитрию, поставил свечу, но чувство неудовлетворенности не покидало. Хотелось с кем-то поговорить о переживаниях. Искал глазами священника. Он в углу исповедовал прихожан. Очередь была длинной, и я решил немного развеяться и прийти в храм попозже.
Недалеко от метро обратил внимание на стелу. Я и раньше ее замечал, но считался как с данностью. Теперь же подошел к ней с особым чувством. Здесь были высечены имена погибших на войне жителей деревень, на месте которых сейчас стоят районы Южного округа Москвы: Орехово, Борисово, Зябликово. Купил гвоздики, возложил к монументу. Отдал деду долг памяти по-граждански…
Священника пришлось ждать долго. Прихожане его не отпускали, продолжая задавать вопросы. И вот настал мой черед. Было уже около шести вечера. Священнослужитель оказался не простым. Он давал обет безбрачия, был монахом и вначале на все мои вопросы пытался отвечать примерами из Святого писания. Но потом мы перешли на более доверительный тон. Он был младше меня. Несмотря на глубокие богословские знания, ему не хватало жизненного опыта. Но чувствовалось, что беседа ему по душе. Он даже признался, что впервые сталкивается с таким откровением. А когда я рассказал, что побывал на вершине библейской горы Арарат, в его глазах загорелся еще больший интерес к моей персоне. Мои истории про работу журналиста в разных горячих точках стали вызывать вопросы уже у него.
Мы пробеседовали три часа. Кульминацией стало мое беспокойство. Правильно ли я все сделал? Ведь погибшего деда мой отец в последний раз видел в дошкольном возрасте. Говорили, что он оставил семью еще до войны, и о его дальнейшем образе жизни ничего неизвестно… Возможно, что я зажег свечу и заказал панихиду в память о человеке, который был грешен, и его душа не спаслась, а, значит, и не прочувствовала заботу земного потомка. Как это стыкуется с христианской основой?
Его ответ успокоил. Частично. Но об этом попозже. В тот вечер он мне сказал, что воин, павший на ратном поле, пожертвовал свою жизнь во имя жизни других. Такая погибель прощает все прегрешения, и душа очищается. Так что дед мой в загробном мире сегодня почувствовал, что его чтит и помнит тезка-внук на земле.
Священник заверил, что я сделал все правильно: поставил свечу, заказал панихиду. Он поинтересовался, подал ли я милостыню. Это нужно сделать, чтоб нуждающийся человек, которому оказана помощь, помянул усопшего. К финалу нашего разговора у храма уже никого не было. Я решил прийти сюда завтра после работы и непременно закончить начатое дело.
Но на следующий день я забыл это сделать. Потом решил отдать мелочь первому попрошайке, но ни одно из лиц на улице не вызывало доверия. В итоге с опозданием в несколько дней после работы я, переполненный чувствами, свернул с привычного маршрута от метро к дому и зашагал к храму. Решил подать там, где это надо было сделать изначально. Но чем ближе я приближался к церкви, тем больше меня разочаровывал вид "нуждающихся".
Двое мужчин сидели на корточках перед кепками, с установленными в них образками святых. Лица отдавали нездоровым цветом. Один из них поднялся, что-то обсудил с "коллегой", собрал "дневную выручку" и пошел в сторону фирменного магазина ликеро-водочного завода. Я решил не связываться с таким контингентом.
Чуть вдали заметил женщину с протянутой рукой. Стал сам себя убеждать, что женщины более сердобольны. Но, подойдя ближе, увидел перед собой яркий образ "уличной дамы" с изучающим взглядом. Прошел мимо. Что делать? Верх взяла мужская солидарность — зашагал к алкашам. Подошел из-за спины, чтоб не встречаться взглядами. Положил деньги в кепку и быстро попросил помянуть воина Дмитрия. На сердце стало легко, вялость улетучилась. Но вдруг из-за спины тревожно раздался сиплый голос.
"Как? Воина Дмитрия?" — переспросил попрошайка.
Его лицо источало драматизм. Чувствовалось, что человек искренне верит: он выполняет важную миссию для православного человечества. Я кивнул. Он тоже, задумчиво произнеся "ага, хорошо…". Я развернулся и только сделал несколько шагов с облегченным сердцем, как из-за спины снова зазвучал его сиплый, певучий голос.
"Только не вином, ладно?" — дал он полный отчет о своих вечерних намерениях.
* * *
Целый год я испытывал смятение от незаконченности этой истории. Священник сказал, что если воин сложил голову на ратном поле, то каким бы он не был в мирской жизни, ему все прощается, и Господь его принимает. Меня стал одолевать вопрос, как же погиб мой дед? При каких обстоятельствах? Для кого-то другого этот вопрос мог быть вообще не актуален, но мне не давала покоя эта мысль, потому что накопилось много личных впечатлений от поездок в горячие точки.
В войсках зачастую бывают небоевые потери. На Северном Кавказе, во время войны с ваххабитами, я был свидетелем многих случаев, когда люди погибали по неосторожности или по вине случайных обстоятельств. Там, где все вооружены и не всегда трезвы, это дело обычное. К тому же по дорогам на большой скорости передвигается бронетехника, и часто случаются ДТП со смертельным исходом. Значит, если мой дед, не будучи праведником при жизни, ушел в мир иной не в бою, а в результате неудачного падения с телеги или стал жертвой пьяной разборки, то формула батюшки о путевке в рай с фронта не срабатывает…
Время от времени меня тревожили мысли об этом. Прав же был Грибоедов, что горе от ума. Но развязка наступила совершено случайно. Иногда в интернет-поисковиках я набираю свои инициалы, поскольку в сети обсуждаются мои материалы, размещаются интервью. И вот в конце апреля, в числе сообщений с упоминанием моих ФИО, я увидел следующую запись.
Писаренко Дмитрий Иванович, 1910 г.р. Рядовой. Погиб 05.05.1944. Похоронен в Севастополе, в селе Оборонное (Камары). Братское кладбище Воинов Приморской Армии.
Я испытал шок. Кликнул на ссылку. Зашел на сайт "Мемориала", где в отсканированном виде собраны миллионы документов из военно-пересыльных пунктов и военных комиссариатов. Биографические данные совпадали. Мой полный тезка был родом из села Благодарного Шпаковского района Орджоникидзевского края — теперь Ставропольского.
Среди документов было и донесение о безвозвратных потерях, в котором я нашел его имя и причину — убит.
Обстоятельства боя тоже подсказал интернет. Дед погиб в наступлении отвлекающего маневра…
После тщательной подготовки 5 мая 1944 года войска 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Г. Ф. Захарова перешли в наступление на северных подступах к Севастополю, введя в заблуждение фашистское командование. Гитлеровцы, решив, что советские войска наносят там главный удар, начали переброску некоторых частей из района Сапун-горы и Горной высоты на Северную сторону Севастополя.
Теперь все встало на место — дед погиб в бою. Эта грустная весть вызвала у меня долгожданное душевное умиротворение, перераставшее с каждой минутой в ликование. Я стал искать информацию по месту захоронения. В интернете нашлись фотографии нескольких братских могил из этого села. Из сопроводительных письменных материалов стало ясно, что дед вместе с другими воинами-приморцами лежит под высоким обелиском с аккуратной оградкой. Дата гибели натолкнула на немедленное решение. Пятого мая надо обязательно быть в Крыму!
Взял билеты так, чтобы утром быть в Севастополе и в тот же вечер выехать обратно в Москву. Автобус в сторону Оборонного отправлялся прямо с привокзальной площади. Но выяснилось, что в село он не заезжает. Оно находится на отшибе, и туда общественный транспорт не ходит. Люди ездят на такси, личных машинах или выходят на трассе и поднимаются в гору пешком. Побрел так и я. С годами становишься сентиментальным, и я был переполнен гордостью, что не смалодушничал и не поленился отправиться в путь. К тому же этот поступок поучителен для подрастающей дочери.
Знакомый по фото в интернете обелиск появился сразу из-за поворота. Я даже опешил. Неужели так просто? Зашел за ограду, осмотрелся. На плите было высечено, что здесь покоятся останки воинов Приморской армии. Без имен. Тронуло, что по соседству с монументом были установлены два символических персональных надгробия. Судя по всему, в еще в 50-е или 60-е годы. На обоих — армянские фамилии. Родственники погибших проявили свойственную армянам сердобольность. Увековечили память и сами утешились…
Я не торопился доставать из рюкзака ладан, свечи и поминальные сто грамм с черным хлебом. Чего-то ждал. Вдруг из соседнего дома показалась женщина. У нее я спросил, как пройти к другой братской могиле. У меня оставалась надежда, что может там, на обелиске, высечена наша фамилия.
Женщина сказала, что ее сын командир поискового отряда и сможет мне помочь. Вышел бородатый парень в военной бандане и майке цвета хаки. Протянул руку и назвал имя — Олег. Лет, наверное, около 30-ти. Без лишних вопросов вызвался сопроводить к верхнему кладбищу.
"Вон на том склоне полегли деды. Когда мы проводим раскопки, чтобы достойно перезахоронить бойцов, то по всем признакам находим не молодых. Там ополчение стояло. У них даже винтовки и штыки старого образца. До последнего стояли, — рассказывает следопыт.
По пути Олег переговаривается со знакомыми односельчанами. Указывает на меня, объясняет цель моей миссии. У одного из домов задерживаемся. Здесь живет местная знаменитость — Владимир Сергеенко. Всю жизнь занимался розыском имен погибших под Севастополем и увековечением их памяти. Скорей всего, именно он написал моему отцу письмо. Сергей Емельянович уже не в том состоянии, чтобы встречать гостей, и мы с Олегом идем дальше.
Вот и стела. Рядом — четырнадцать благоустроенных бетонных прямоугольников без надгробий. На стеле высечены фамилии погребенных. Моей среди них нет. Возвращаемся обратно. Олег доверительно рассказывает о раскопках. Бывает, что встречаются любопытные предметы быта военного времени. Особенно у немецких военных.
И вот — кульминация. Я зажигаю свечу, дым ладана окутывает монумент. Разливаю из фляги на троих. На бортик ставлю пластиковый стакан с водкой и накрываю его ломтиком хлеба. Мы с Олегом пьем, не чокаясь. На прощанье он протягивает кусочек ткани.
"Возьми, насыпь землю с могилы. Потом развеешь на его Родине, когда будешь на Ставрополье", — советует Олег.
Возвращаюсь на севастопольский вокзал. До поезда еще есть время. Слоняюсь по ближайшей округе. Вижу кафе, название которого объединяет с дедом-тезкой — "У Иваныча". Убеждаю себя, что эта встреча тоже не случайна. Не могу пройти мимо. Заказываю поминальный обед и стоя произношу фразу, ставшую для меня за один день действительно глубокомысленной: "Спасибо деду за Победу"!
…Через несколько дней на Ставрополье поехал мой близкий друг. Я передал ему узелок с севастопольской землей, и в День Победы он развеял ее у деда на Родине.
