Особенно острый интерес к происходящему в зоне отчуждения ЧАЭС возникает в канун очередной годовщины Чернобыльской катастрофы. Ежегодно в апреле сюда высаживается десант представителей власти, иностранных делегаций и вездесущих журналистов. В этом году исполняется 30 лет со дня трагедии, поэтому паломничество будет особенно массовым.
В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года на Чернобыльской атомной электростанции взрыв полностью уничтожил реактор четвертого энергоблока. 200 600 квадратных километров зараженной территории, 600 тысяч ликвидаторов, 130 тысяч жителей, вынужденных навсегда оставить свои дома. 5 миллионов так или иначе пострадавших от катастрофы. Чернобыльская авария признана крупнейшей катастрофой в истории атомной энергетики. Что сейчас происходит на закрытой станции и как обстоят дела в зоне отчуждения — в репортаже корреспондента РИА Новости Украина Анны Лаба.
Мертвые села и работающий Чернобыль
Дорога от Киева до границы 30-километровой зоны отчуждения занимает чуть менее часа. По мере приближения придорожные села становятся беднее и малолюднее — несмотря на близость к столице, мало кто хочет селиться в этих краях.
Первый паспортный контроль — на КПП "Дитятки". Дорогу преграждают шлагбаумы, влево и вправо в лес уходят столбы с колючей проволокой. На колючке табличка "Стой! Запрещенная зона. Радиоактивность". Вести фото- и видеосъемку самого пункта и несущих на нем службу полицейских строго запрещено. Машины и автобусы останавливаются, пассажиры выходят, предъявляя паспорта разрешения на въезд.
— Мышь не проскочит?— спрашиваем сопровождающего.
— Здесь — нет. Но зона огромна — 2,6 тысячи квадратных километров, и в основном — это леса. Так что сами понимаете, — отвечает Владимир.
Лес подступает вплотную к дороге. Вдруг на обочине появляется табличка "село Залесье". До аварии здесь проживали 2849 жителей. Но само село среди мощных стволов разросшихся деревьев разглядеть практически невозможно: кое-где мелькают выбеленные стены брошенных домов, покосившиеся сараи, вросшие в землю колодцы. Вдруг отчетливо понимаешь, что летом за буйством зелени с дороги всего этого и не заметишь. Покинутое село почти вплотную примыкает к Чернобылю — от него до города всего 15 минут ходьбы.
Первыми, кого мы встретили в Чернобыле, были лошади — небольшим табуном они неспешно переходили дорогу. Наши надежды на то, что нам удалось увидеть диких лошадей Пржевальского, были разбиты. Оказалось, что лошади не дикие и не бесхозные — они состоят на балансе местной пожарной части. Сам Чернобыль сейчас служит "вахтовым" поселком для 4,5 тысяч работников зоны отчуждения и используется как промышленная зона. Люди живут только в центральной части города, частный сектор по окраинам заброшен. Сам город выглядит очень опрятным и поражает почти стерильной чистотой улиц. Картинку портят только проложенные по поверхности толстые трубы отопления, которые разбегаются по улицам, а над проезжей частью нависают причудливыми арками.
Есть в Чернобыле небольшой "музей под открытым небом", где собрана роботизированная техника, которую пытались использовать сразу после взрыва. Самый интересный экспонат — робот СТР-1 на шасси лунохода. Это легендарный и известный по кадрам хроник ликвидации аварии аппарат, принимавший активное участие в очистке крыши ЧАЭС от завалов высокорадиоактивных элементов разрушенного реактора. Но большинство роботов оказалось непригодными для работы в условиях жесткой радиации. Например, радиоуправляемый бульдозер-амфибия "KOMATSU", который был способен работать даже на морском дне — не выдержал радиационных нагрузок и быстро вышел из строя. Непригодными для работы в таких жестких радиационных условиях оказались и два немецких робота MF-2 MF-3.
Кроме работников зоны отчуждения, в Чернобыле проживает еще 80 так называемых самоселов. Хотя проживание населения в зоне отчуждения запрещено, но из любого правила есть свои исключения. После аварии некоторые местные жители из эвакуированных сел предпочли нелегально вернуться в родные места. В большинстве своем это были старики, которым трудно приживаться на новом месте. Первое время власти пытались проводить с ними разъяснительную работу, пугая, как опасно жить на радиоактивной земле, но к силовым методам выдворения не прибегали. В 1988 году в зоне отчуждения постоянно проживало около 1,5 тысяч самоселов, но сегодня их осталось всего 157 человек. Все эти люди сейчас находятся под постоянным медицинским контролем, получают пенсию, их обеспечивают чистыми продуктами.
После КПП "Лелев", с обязательным повторным паспортным контролем, мы попадаем в так называемую "первую зону" — на территорию в пределах 10-километрового радиуса вокруг Чернобыльской АЭС. Всем въезжающим под роспись дают ознакомиться с правилами радиационной безопасности. Они довольно просты — не отходить от сопровождающего, не садиться на землю, не есть и не пить на открытом воздухе, обувь должна быть закрытой, шорты и мини-юбки исключены. О самом близком к ЧАЭС селе зоны отчуждения напоминает только табличка с его названием — "Копачи". За деревьями — лишь холмики с желтыми знаками радиационной опасности. Перед эвакуацией здесь проживало 1114 жителей, которых эвакуировали только 3 мая 1986 года, спустя неделю после аварии. Село было очень сильно загрязнено, и было принято решение разрушить здания и засыпать их землей. Среди могильных холмиков осталось стоять только кирпичное здание детского сада, при дезактивации не тронули памятник неизвестному солдату. И это все, что напоминает о том, что здесь жили люди.
Площадки ЧАЭС
Ощущение жути и нереальности от увиденного начинает отпускать только на территории ЧАЭС. Здесь, в отличие от заброшенных сел и дикого леса, продолжается жизнь и кипит работа. И вдруг понимаешь, что чем дальше ты находишься от площадки ЧАЭС, тем страшнее она представляется.
Основная задача сейчас на Чернобыльской площадке, равно как и тридцать лет назад, это обеспечение безопасности. Безопасности для персонала, для населения, для окружающей среды. И этой задаче — минимизации рисков — подчинены все работы, которые проводятся сейчас на площадках ЧАЭС.
На одной из площадок завершается строительство сухого хранилища отработавшего ядерного топлива (ХОЯТ-2). За период эксплуатации Чернобыльской АЭС на ее площадке скопилось более 21 тысячи отработавших тепловыделяющих сборок. В настоящее время отработанное топливо на площадке ЧАЭС хранится во временном хранилище "мокрого типа", построенном еще в советские времена. Его проектная мощность не позволяет разместить на долговременное хранение все сборки, имеющиеся на ЧАЭС, к тому же проектный срок службы хранилища истекает в этом году.
Замначальника ХОЯТ-2 Владимир Дуда заверил, что строительство нового хранилища не выбивается из графика.
— Начиная с 2013 года активно ведутся строительные работы… Сейчас в Америке и в Европе производится основное техническое оборудование, которое будет использоваться на этом объекте, проводятся его заводские испытания и его поставка. Строительные работы уже в основном завершены. По графику мы в конце этого года должны их закончить и начать "холодные испытания". С учетом сложности объекта, испытания здесь будут проводиться в два этапа, сначала испытания на имитаторах, и в этом году мы их должны завершить, — рассказал Дуда.
Потом, если все пройдет успешно, приступят к так называемым "горячим испытаниям" с реальным топливом. Ожидается, при благоприятном результате, эксплуатация ХОЯТ-2 начнется в следующем году.
— В специальном вагоне-контейнере топливо будет поступать в установку по подготовке к дальнейшему хранению. Здесь с ним будут проводиться все необходимые операции — резка, установка в специальные защитные контейнеры, сушка, сварка. И далее это топливо в специальных контейнерах будет перемещаться в зону хранения. Зона хранения представляет из себя специальные бетонные блоки с отверстиями, куда горизонтально будут помещаться контейнеры, закрываться специальными бетонными крышками. И оно там будет храниться в течение 100 лет, — рассказывает Дуда.
Бетонные соты, предназначенные для хранения топлива, тянутся двумя рядами, образуя длинный серый коридор. Чтобы заполнить их, понадобится не менее 10 лет работы. Что будет с топливом по прошествии столетия — доподлинно неизвестно. По сути, это отложенное решение. Предполагается, что к тому времени технологии шагнут далеко вперед, и уже у наших потомков будет представление, как поступить с ним в дальнейшем.
Новый безопасный конфайнмент
Спешное сооружение саркофага над разрушенным четвертым блоком ЧАЭС тоже было отложенным решением — необходимо было срочно решить проблему распространения радиации. Разрушенный реактор продолжает нести смертельную угрозу. Под саркофагом, построенном сразу же после аварии в рекордно короткие сроки — всего за полгода, до сих пор находится 1,3 тысячи тонн топливосодержащих материалов и около 4 тонн радиоактивной пыли. Сам объект "Укрытие" — негерметичен, поэтому было принято решение накрыть его новым безопасным конфайнментом.
Контуры огромной арки нового укрытия лишь угадываются в пелене дождя — серый цвет оболочки сливается с пасмурным небом. Оценить всю грандиозность строящегося сооружения можно, лишь подойдя практически вплотную к колоссальной металлической конструкции весом более 29 тонн и высотой 110 метров. Маленький пятачок на монтажной площадке выделен для посетителей и огражден красными лентами, выходить за которые строго запрещено — всюду работает техника. По словам специалиста по координации строительства группы управления проектом Петра Британа, сейчас на площадках проекта НБК занято около 1,5 тысяч человек, и только треть из них иностранные специалисты. Планируется, что разрушенный четвертый энергоблок накроют новой аркой к концу 2017 года. Сам процесс "надвижки" арки займет 10 дней.
Монтажная площадка, по заверению специалистов, радиационно совершенно безопасна — люди работают здесь без специальных средств защиты. Но через 10 минут пребывания на бетонной плите начинаешь ощущать жжение стоп. Понимаешь, что это не более чем мнительность, но вероятно, так действует виднеющийся в проеме арки саркофаг над разрушенным блоком. И только он, ведь люди вокруг работают совершенно спокойно, единственное, что отличает их от монтажников где-нибудь на "чистых землях" — это прилепленные индивидуальные дозиметры. С радиационным контролем на ЧАЭС — строго.
Жизнь продолжается
Дабы развеять опасения журналистов в безопасности площадок, нас ведут обедать в административное здание ЧАЭС. Чтобы попасть в здание, необходимо пройти контроль как на посадку в самолет международного рейса. Нельзя проносить с собой колюще-режущие предметы, даже дезодорант расценивается как возможное оружие. Но проход сквозь рамку металлодетектора — не последний барьер. Чтобы попасть в столовую, нужно пройти дозиметрический контроль: становишься в специальную рамку, прикладываешь ладони к измерительным панелям, и проход открывается, только если загорится зеленым надпись "Чисто".
Кормят работников станции обильно и вкусно. Комплексный обед ценой всего 25 гривен с копейками состоит из свежих овощей, борща, свиной отбивной с рисом, блинчиков с творогом и компота. Обед не проходит в тишине. По собственному радиоузлу ЧАЭС передают поздравления для сотрудников, у которых сегодня день рождения, и ставят для них любимые песни. И эта казалось бы мелочь на самом деле очень много говорит об атмосфере, царящей в коллективе. Во всяком случае, молодые журналисты, не жившие в советские времена, подобными радио-поздравлениями растроганы до слез: — Это грандиознее, чем конфайнмент!
Бурю положительных эмоций вызывает и кормление гигантских сомов с железнодорожного моста буквально в нескольких метрах от входа на станцию. На самом деле эти сомы — вовсе не мутанты. Сом сам по себе рыба крупная, а здесь ничто не мешает им спокойно дорастать до внушительных размеров. На кормежку кроме внушительных сомов подплывают и целые стаи роскошных язей. В пруду-охладителе ЧАЭС расплодилось много рыбы, ведь ловить ее нельзя по понятным причинам.
— А что, удочку никто не захватил?— шутят журналисты.
Припять. Мертвый город
Мы направляемся к Припяти, городу, построенному специально для работников Чернобыльской атомной станции, просуществовавшему всего 16 лет. Он стал самым впечатляющим символом Чернобыльской трагедии. До аварии здесь жили и работали почти 50 тысяч человек, которые в один день вынуждены были покинуть свои дома. При подъезде к Припяти счетчик Гейгера начинает тревожно пикать, а затем разрывается непрекращающейся трелью.
— Выключу эту истерику, а то жить не даст, — говорит наш сопровождающий, вырубая звуковой сигнал.
Ничего удивительного, мы проезжаем мимо места, где раньше был "рыжий лес". Здесь на дороге уровень радиации 500-600 миллирентген в час, а на обочине раза в три может быть больше.
Именно поэтому на фотографирование возле стелы "Припять 1970" отводится всего несколько минут. Сходить с дороги — категорически запрещено. Раньше от стелы открывалась великолепная перспектива на город энергетиков, сейчас же перед глазами лишь стена леса.
Покинутый город окружен колючей проволокой со шлагбаумом на въезде. Автобус буквально протискивается по дороге между ветвей деревьев к центральной площади мертвого города.
Первое, что обрушивается на площади — это удивительная тишина. Ни в одном городе мира не может быть так тихо, чтобы слышно было, как в ушах пульсирует кровь. Понимаешь, что здесь — ни души, но немного не по себе, и кажется, что кто-то на тебя смотрит сквозь деревья.
Издалека жилые дома вовсе не выглядят разрушенными, но возле самых их стен под ногами хрустит битое стекло и кирпичная крошка. В квартиры нас не пускают: и дело даже не в радиации, а в опасности обрушения. На углу площади возле длинного многоэтажного дома — две желтые телефонные будки, но самих таксофонов нет и в помине.
Центральная площадь начинает понемногу сдавать свои позиции перед наступающим лесом. В стыках плит растут молодые сосны, плиты затягивает бурый мох. Сквозь ступени, ведущие к Дому культуры "Энергетик" пробиваются кусты шиповника, на голых еще ветках — кроваво-красные ягоды. Вдруг раздается громкое жужжание. Все начинают тревожно оглядываться в поисках источника звука. Первое, что приходит на ум, — мы потревожили улей диких пчел. Но загадка разрешается быстро — в небе над городом кружит беспилотник.
Объекты соцкультбыта — Дом культуры, кинотеатр, ресторан и гостиница пострадали от неумолимого времени или от "сталкеров" гораздо больше, чем жилые дома: осыпается фасадная плитка, всюду битое стекло и какие-то ошметки мусора.
За центральной площадью — в парке развлечений все еще стоит колесо обозрения — на ржавеющих балках висят веселенькие желтые кабинки. Это "чертово колесо" не работало никогда — его должны были запустить 1 мая 1986 года, но авария перечеркнула все планы. Истлевают на автодроме навечно замершие детские автомобильчики, металлические конструкции купола автодрома еще стоят, и на них еще кое-где висят колпаки фонарей. На ограде автодрома еще можно угадать в проржавевшей круглой табличке мордашку веселого ежика, но что было нарисовано на соседних — уже не разобрать. Цепная карусель еще держится, но нет ни цепей, ни сидений. Рядом сквозь металлические конструкции качелей-лодочек растет мощная береза, сами лодочки давно упали и гниют на земле. В маленьком деревянном срубе-избушке уцелели стекла, и даже кажется, что они чисто вымыты.
На стене разрушающегося тира кто-то нарисовал граффити — веселый малыш с мыльными пузырями. Этот бестелесный ребенок — словно призрак мертвого города и, наверное, самое страшное напоминание о трагедии. Мы покидаем Припять в подавленном настроении. На дорогу из лесу совершенно безбоязненно выходит старый лис и провожает удаляющихся людей долгим взглядом.
На выезде из чернобыльской зоны дважды проходим индивидуальный дозиметрический контроль. Наш автобус тоже обследуют с помощью дозиметра и внутри, и снаружи на обоих КПП. Ни у нас, ни у нашего транспорта допустимый порог не превышен, и нас беспрепятственно выпускают из зоны. И тут приходит осознание услышанного на станции — эта зона никогда не станет зеленой лужайкой, на которой смогут играть дети. Никогда. Очистить территорию такого размера от радиации невозможно. На десятки, а может быть сотни тысяч лет эта земля так и останется бурым пятном на теле Украины.
