Ольга Савицкая, Sputnik.
Сегодняшнюю белорусскую оперу сложно представить без народного артиста Беларуси Владимира Петрова. Ему подвластны, кажется, любые роли — от Онегина и Фигаро до Набукко и Риголето. А его исполнение Дона Жуана на гастролях в Швейцарии тамошние критики назвали "классом мирового уровня".
Недавно известный баритон отметил 60-летие, а накануне ему вручили орден Франциска Скорины.
Корреспондент Sputnik поговорил с артистом о взаимопонимании в жизни и на сцене.
О детстве и хлебе с маслом в антракте
— Я убежден, что Минск выбрал меня, а не наоборот. В Москве на Международном конкурсе оперетты и мюзикла я получил предложение работать в минском Музыкальном театре. И в 1992 году я переехал с семьей из Омска в Беларусь — в страну, откуда родом мама. Она героический человек, о котором не написана книга. Во время войны она переносила записки через линию фронта, помогала партизанам, чудом избежала казни.
Первый раз я приехал в Беларусь в двенадцатилетнем возрасте. Всей семьей, с родителями и старшей сестрой, мы побывали в маминой деревне Прудок, недалеко от Славгорода в Могилевской области. Мама очень волновалась, показывая знакомые ей места, и рассказывала: здесь самолет упал, здесь танк разбомбили, здесь оружие бросили в болото. Когда переехал в Минск, много раз звал ее сюда, но она отказалась, в Челябинске живет моя сестра и там похоронен отец.
Белорусский менталитет знаком и близок мне с детства. Покладистость, мягкость и при этом самоотдача, когда человек поделится с тобой последним, всегда были в отношениях в семье. Это то, что окружало, воспитывало нас каждый день.
В доме часто звучали песни: и военные, и задушевные лирические. У отца был сильный голос. Мама любила петь, и всегда вспоминала, как красиво пел дедушка. Я его не помню, он погиб в 1944 году.
У меня было счастливое детство. Во дворе, где мы проводили много времени, все кипело, бурлило: настольный теннис, футбол, хоккей. Тогда на весь Союз гремела челябинская хоккейная команда "Трактор". Кажется, хоккеем увлекались все мальчишки. Из школы идешь — при себе клюшка, шайба. На катке проводили весь день. Колени были сбиты всегда. Домой приходили вечером, все в снегу, мокрые, мама, конечно же, отчитывала.
Запомнились очень яркие, первые впечатления от театра. Однажды бабушка-соседка повела меня на спектакль. Хоть мне было тогда всего четыре года, но я до сих пор помню и сам спектакль и лакомство во время антракта — хлеб с маслом и сахаром.
Еще одно прикосновение к искусству в раннем детстве — отъезд сестры в пионерский лагерь. На площади перед автобусами играл оркестр, и для меня это было такое откровение.
В 1961 году в космос полетел Юрий Гагарин, и все мальчишки решили быть космонавтами, только космонавтами. Я тоже хотел быть космонавтом, а еще лесником или звездочетом. Когда стали постарше, начали вести разные философские разговоры, во дворах жгли какие-то костры, смотрели на звезды, мечтали. Иногда дрались (не без этого) двор на двор.
О Митяеве, гитаре и сольфеджио
— В Челябинске до армии я учился в монтажном техникуме, однокурсником был Олег Митяев. Ездили на картошку, пели песни под гитару, занимались в самодеятельности, в хоре.
Потом Олег поступил в Челябинский институт физкультуры, а позже переехал в Москву. Сегодня он известный бард, и когда приезжает в Минск, я стараюсь сходить на его концерт.
Бардовские песни — песни-откровения. В них есть искра, проникновение, чистота — те качества, которые нужны в любом жанре. Гитара — инструмент, который располагает к откровенной беседе. Все мальчишки, наверное, прошли через увлечение гитарой.
Сначала три аккорда заучиваешь, потом пять. Интересно, что сын тоже начал с гитары, а потом закончил консерваторию как пианист, и сейчас работает концертмейстером.
Я не учился в музыкальной школе, но музыку изучать всегда хотел: нашел учебник по сольфеджио и стал заниматься. В армии я служил в ансамбле песни и пляски Уральского военного округа. И после демобилизации уже знал, чем хочу заниматься в жизни. Потом были два подготовительных года в консерватории. И пять лет основного курса. Параллельно я работал в Свердловском театре в мимансе (так в театре называют оперную массовку — Sputnik). Не сразу все получалось в профессии. Но, в целом, консерваторию закончил хорошо.
О том, что в роль надо не только вживаться, но и выходит из нее
— В музыкальном театре я развивался, как лирический баритон — первые партии Онегина, Роберта в "Иоланте", Фигаро в "Севильском цирюльнике". Я не претендовал тогда на драматические роли, это была прерогатива старшего поколения. В нашем театре всегда сохранялись сильные традиции.
Чтобы голос развивался правильно, я считаю, надо пройти лирические партии. Сейчас их поют молодые солисты. Чтобы что-то состоялось впереди, надо уметь от чего-то отказаться.
Сегодня у меня появились новые, сложные, не менее интересные партии. Например, Набукко — роль, о которой я не мог даже мечтать, когда пришел сюда. Скарпиа в опере "Тоска", граф Ди Луна в "Трубадуре", Амонасро в "Аиде". И, конечно же, Риголетто — этапная партия, к которой надо идти полжизни. Она очень драматическая, но при этом, когда ты поешь, видишь, что тебе удобно, понимаешь, что композитор позаботился о тебе и о тех, кто полтора столетия пел эту оперу. Джузеппе Верди большой знаток голоса, исполняя его произведения, мы имеем дело с гениальной музыкой.
Когда я учился в Свердловске Изабелла Кожухова, режиссер из плеяды великих, учила нас: "Если вы хотите по-настоящему вжиться в роль, два дня попробуйте вести и ощущать себя так, как ваш герой". Это, наверное, на грани, но перед спектаклем и после него всегда идет сложный психологический процесс "пропускания" через себя каких-то моментов роли. Но считаю, что внимание зрителей стоит затрат нашей психической энергии.
Иногда бывают даже забавные моменты: заходишь в магазин, погруженный в свои мысли, что-то про себя напеваешь, а народ оглядывается.
О классике и современном апгрейде
— Я за то, чтобы искать что-то новое в искусстве. Но когда все становится с ног на голову в спектакле, а ты, как исполнитель, должен это сделать. Когда режиссер предлагает свою концепцию, я должен либо стать единомышленником, либо отказаться от участия. Иногда показывают такую пошлость, например Онегина раздевают на сцене.
Считаю, что это на потребу дурновкусице. Наше искусство не об этом, оперный жанр не об этом. Такие проекты делают люди, не имеющие ответственности. Да, тебя заметят, но будет ли это честно по отношению к композитору и что запомнится человеку семилетнему или двенадцатилетнему, который первый раз пришел в театр?
Я не хочу вставать на какие-то "котурны" и высокопарно вещать о традициях. Но, неумело осовременивая классику, мы теряем что-то главное, красивое, и сами в этом виноваты. Не нужно опускаться, надо держать планку. Я считаю, что надо быть честным в том, что ты ставишь, особенно в классике.
Это не значит, что не должно быть места поиску. Например, я участвовал в очень интересном спектакле "Евгений Онегин" в Страсбурге. Действие спектакля начинается, когда Онегин пишет письмо Татьяне и вспоминает о прошлом, события спектакля разворачиваются через воспоминания Онегина. Это было очень сильно по режиссуре.
Без поиска не может быть искусства, но я против вульгаризма. Если хочется создавать новое, пусть постановщик напишет свое произведение, и, если кто-то согласится, поставит спектакль.
О чувстве партнерства на сцене
— Одна из самых замечательных моих партнерш — Наталья Гайда в Музыкальном театре. У нее высочайшие чувство партнерства и сцены. Когда ты приходишь служить в театр, невольно впитываешь атмосферу, которая была до тебя. Многому я научился у рыцарей нашей оперы — Аркадия Савченко, Юрия Бастрикова, Николая Моисеенко, Эдуарда Пелагейченко.
Дирижер Александр Анисимов, композитор и тогдашний директор оперы Сергей Альбертович Кортес дали мне возможность реализоваться на сцене этого театра, они поверили в меня.
Я, в свою очередь, тоже стараюсь помогать молодым исполнителям. Чувство партнерства — это очень важно, я за то, чтобы на сцене было взаимопонимание, только тогда будет интересно.
