Работа или смерть:
как Минск выживал
в оккупацию
18+
Предупреждение!
В публикации присутствуют материалы, которые могут шокировать часть читателей
До войны в Минске проживало 250 тысяч человек. К концу войны осталось около 50 тысяч. То есть за время оккупации минчан стало в пять раз меньше. Можно было бы предположить, что часть просто успела убежать, эвакуироваться. И эти люди, вернувшись домой, быстро поправили эту жуткую статистику. Но нет. Редкие минчане успели в июне 1941-го уйти из города до того, как туда вошли немцы.

Большая трагедия и сопротивление – два краеугольных камня, на которых строится память о войне в Беларуси. Этот подход справедлив и для рассказа об оккупированном Минске. Здесь тоже была большая трагедия и отчаянное сопротивление. Но были и множество маленьких историй конкретных людей, которым нужно было выживать и кормить семьи в условиях нового порядка. Они работали, ходили на рынок, коммуницировали с новой властью, кто-то даже становился этой властью…

Чтобы понять, чем жил Минск в оккупации, Sputnik расспросил историка Кузьму Козака и нашел воспоминания нескольких минчан, переживших войну.
Начало
Война началась 22-го, а уже 23-го на Минск упали первые бомбы. Пока точечно: атаковали ж/д станцию и Лошицкий аэродром, где стояли два истребительных полка. В воздух советские машины поднять не успели и не замаскировали. Их уничтожили прямо на земле.
На следующий день, 24-го, начались массированные бомбардировки. К обеду центр города превратился в руины. В ночь на 25-е из Минска уехали представители власти, а также штаба Западного фронта, город покинули части Красной армии и милиция.
Слева: результаты одной из бомбардировок в Минска в первые дни войны, горит вся северо-восточная часть города от центра до Комаровки.
Вверху: уничтоженные в первые дни войны советские истребители И-153 на минском аэродроме в Лошице (ныне – территория бывшего аэропорта Минск-1) (колоризированное фото).
Внизу: горящие дома в районе железнодорожного вокзала в Минске. Лето 1941 года (колоризированное фото).
У меня есть газета о первых днях войны, где рассказывается, как из Минска эвакуировали. Я не знаю, кого из Минска эвакуировали и как, но большинство жителей ушли отсюда пешком. Никакой организованной эвакуации жителей не было. Может быть, вывозили документы, может быть, уехали сами, но мы оказались брошены. Мы не ощущали, что есть государство, которое думает, куда бы нас деть и как бы нас спасти.
Рассказывала Sputnik Инесса Евгеньевна Макарчук.
В 1941-м ей было 13 лет, она жила с сестрой и родителями на улице Ленина. И в дни, когда на Минск посыпались первые бомбы, пряталась с соседскими детьми в яме, которую взрослые спешно вырыли во дворе. Они прятались от бомбежек и отчаянно ждали новостей о "наших победах". А известий не было. Вообще никаких.
© Sputnik / Ярославцев
Инессе Макарчук повезло. Они с мамой и сестрой сумели вырваться из Минска. Шли пешком в большом потоке людей, периодически прячась от обстрелов — она до сих пор помнит эти фонтанчики песка от падающих рядом с ней пуль.
Многие беженцы, испугавшись бомбежек и обстрелов по пути, вернулись в город.
Мы никуда не могли отсюда убежать, так как у нас не было никаких связей, мы попытались сами. Брат взял велосипед, мы погрузили свои вещи и пошли по шоссе на Могилев. Шли-шли, бомбили… По обочинам валялись трупы лошадей убитых, людей… Было очень страшно. Мы шли-шли, пока навстречу нам не пришли немцы. Ну вот, когда уже нам сказали, что в Минске немцы, мы повернули обратно. Пришли к себе, наша квартира была не разграблена.
Рассказывала в рамках проекта "Женщины. Память. Война" ЦГИ ЕГУ пережившая оккупацию Минска Аделаида Наркевич. В 1941-м ей было 14 лет.
Рublic domain
Тела беженцев и бойцов Красной армии на обочине дороги, по которой движется колонна захватчиков. Лето 1941 года.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
В Минске никто не ожидал, что все произойдет так быстро. Быстрое продвижение немецких войск не позволило провести эвакуацию. Определенная часть людей выехала, но большая все-таки осталась. Организованно пытались вывозить промышленные предприятия, станки, хотя много тоже вывезти не успели. Здесь же находились и склады, и магазины. И это время – пока в Минск не вошли оккупационные войска – это был период, когда каждый мог взять себе со склада еды. Кто-то взял муки, кто-то соли, кто-то гороха.
Bundesarchiv, Bild 146-1980-027-03 / Weidner / CC-BY-SA 3.0
Беженцы возвращаются в оккупированный Минск. 1941 год.
Когда немцы вошли 28 июня в Минск, они были немало удивлены этому скоплению местных жителей у товарных вагонов на железнодорожной станции. Люди вскрывали вагоны и разбирали продукты.
Когда еще не было немцев, было такое безвластие, есть-то нечего было, магазины не работали. И вот все наши мальчишки пошли на вокзал. На вокзале стояли вагоны, там были семечки, горох, еще что-то, горох, перемешанный с гречневой крупой почему-то. Ну вот, мой брат принес, сколько мог, взял там полмешка этого гороха.
Рассказывала Аделаида Наркевич.
Bundesarchiv, Bild 146-2004-221 / Mehls / CC-BY-SA 3.0
Телега со скарбом беженцев на улицах оккупированного Минска, июль 1941 года.
Немцы первое время, по словам Кузьмы Козака, пытались как-то организовать людей у вагонов, требовали порядка, чтобы не хватали все скопом, а брали хотя бы по очереди. Но потом это, по сути, мародерство быстро свернули. Все имущество, которое принадлежало советской власти, было объявлено собственностью Рейха, и за покушение на эту собственность полагался расстрел. В течение недели с мародерством в городе было покончено.
Массовые убийства
В Минске было десять мест массового уничтожения людей. Был Тростенец, один из крупнейших лагерей смерти в Европе, более 200 тысяч погибших за два года. Был лагерь для военнопленных в Масюковщине Шталаг-352.
Слева: всемирно известный снимок – Генрих Гиммлер и пленный красноармеец лицом к лицу. Минск, лагерь на улице Широкой (ныне – Куйбышева), август 1941 года (колоризированное фото).
Вверху: в оригинальной подписи немецкого фотографа под этим снимком сказано, что в снятом им лагере содержится 25 тыс. русских заключенных. Минск, 5 июля 1941 года.
Внизу: узники Минского гетто, 1941 год. Предположительное место съемки – спуск с путепровода со стороны совр. ул. Чкалова на ул. Московскую (цветное фото).
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Это – 100 тысяч человек, которых содержали как скот, неухоженных, голодных. Они умирали от голода и болезней. Десятки тысяч молодых парней 20-25 лет... Этот лагерь познается через звуки. Тот, кто в это время жил в Минске, рассказывал, что оттуда, со стороны Масюковщины, постоянно доносился стон обезумевшей толпы. Люди так и говорили: "Мы не видели, только слышали этот стон и крик.
Еще около 100 тысяч человек погибло в Минском гетто. Когда немцы пришли в Минск, они согнали в один из районов города всех евреев. Территорию огородили колючей проволокой.
Население гетто было разделено на две группы: группа интеллигенции и группа рабочих. Начиная с 2 июля 1941 года группа интеллигенции расстреливалась ежедневно от 10 до 100 человек. 14, 26 и 31 августа немцы производили облавы на мужчин. Во время облав расстреливались мужчины призывного возраста. 7 ноября немцы при участии украинских, польских и литовских отрядов окружили участок гетто, и все евреи, в том числе старики, женщины и дети, были вывезены на машинах и расстреляны. Всего в этот день было расстреляно 16 тысяч человек.
Из партизанского донесения "О состоянии района и близлежащих городов в зоне действия отрядов Осиповичского соединения в тылу немецких захватчиков".
wwii-photos-maps.com
План Минска времен оккупации с обведенной территорией гетто.
Через пару недель случился еще один погром, убиты около 10 тысяч человек. Еще 10 тысяч погибли в один из мартовских дней 1942-го. Самый длительный погром случился в июле того же года. Евреев в гетто убивали несколько дней.
В это время было уничтожено все нетрудоспособное еврейское население. После этого немцы открыли детский дом для беспризорных детей. Когда все дети были собраны в него (в марте 1943-го), гестаповцы порезали их сонными. В настоящее время в Минске имеется около 5 тысяч евреев. Большинство из них находится в гетто, часть живет на предприятиях (электромонтеры, водопроводчики) и в лагерях военнопленных специально для евреев.
Из партизанского донесения.
В гетто были свои порядки. Те, кто работал, получали в день по 250 граммов хлеба и суп один раз в сутки, докладывали партизаны в Центральный штаб партизанского движения.
Торговли в гетто никакой нет. При попытке обмена вещей через проволочные заграждения нещадно расстреливали виновных, как евреев, так и русских. Никакой пропаганды немцы в гетто не ведут. Запрещены все печатные изделия, даже немецкие. Тех, у кого находили газеты или книги, расстреливали на месте.
Из партизанского донесения.
В Минске все знали, что происходит с евреями. Их было очень много, постоянно приезжали составы из Европы. Этих евреев мы называли гамбургскими. Но чем мы могли им помочь? У нас в подвале трое суток жил мой приятель-еврей. Потом он от нас ушел. Немцы постоянно практиковали облавы с собаками. И если у кого-то находили спрятавшихся евреев, то всю семью здесь же расстреливали.
Вспоминал в интервью Sputnik еще один переживший оккупацию минчанин академик Геннадий Лазюк.
Иностранных евреев в Минск везли с осени 1941-го. Пока не "заработал" Тростенец, их селили в гетто. Семьи из Германии, Австрии, Чехии – они думали, что их перевезли на новое место жить, а их привезли убивать – в погромах в гетто и у расстрельных ям в урочище Благовщина, одном из мест массового уничтожения в системе лагеря Тростенец.
Но, кроме мест массового уничтожения, где тысячами гибли военнопленные, евреи, подпольщики и партизаны, были еще и регулярные расстрелы за малейшее нарушение порядка. Были массовые акции устрашения, когда в ответ на убийство немецкого офицера тысячами убивались все, кто просто попадал под руку.
Сопротивление
Еврейка Хася Пруслина должна была разделить судьбу своих сородичей, погибших в Минском гетто. Но умирать она не планировала. Она планировала бороться, причем не только за себя и свою жизнь, но и собственно с врагом.

Пруслина практически сразу включилась в сопротивление. Сошлась с подпольщиками в так называемом "русском" районе (территория вне гетто) и помогала брату-подпольщику в гетто.
Что мы делали? Очень интересовались сводками. Они (нееврейские подпольщики –Sputnik) меня держали в курсе дел, а я их. Если они не имели листовок, я им давала; если у меня не было, они мне давали. Через брата, который был организатором подполья в гетто, я имела радио в "малинах" (схронах, где евреи прятались во время погромов – Sputnik).
Вспоминала после войны Пруслина.
"Архив Хаси Пруслиной: Минское гетто, антифашистское подполье, репатриация детей из Германии", Минск, издатель Логвинов И.П. – 2010
Хася Пруслина: в 1928 году, на поддельных документах 1942 года, в конце 1960-х годов.
Ее брат погиб. А она успела уйти. Ей помогли оформить паспорт с "правильной" национальностью. Первое время немцев еще можно было обвести вокруг пальца, подсунув вместо официального документа какую-нибудь книжечку с печатью. Пруслина и еще несколько ее товарищей пришли за паспортами с курортными книжками, которыми их снабдила одна из подпольщиц, потерявшая к тому времени всю семью.
У нее было много курортных книжек, которые она выдавала вместо паспорта. Первое время немцы не разбирали. На основании этих книжек товарищи получали паспорта. Немцы только требовали, чтоб была печать.
Вспоминала позже Пруслина.
NAC | Archiwum cyfrowe
Проверка документов на въезде в оккупированный Минск, 1941 год.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Эта борьба выросла из того насилия, которое здесь устроили нацисты. Вот мы говорили о местах массового уничтожения. Но убивали же нас самих. У погибших родителей оставались дети, у детей – другие близкие. И все это расширяло движение... Первые ростки сопротивления были, как ни странно, в гетто. Хотя, казалось бы, здесь убивают, люди подавлены. Но нет. Здесь даже была небольшая конкуренция между восточниками и западниками, евреями из Западной Белоруссии, которые уже имели опыт борьбы. Они считали, что опыт важнее. Восточники, местные, утверждали: "Мы лучше знаем людей, лучше знаем условия, соответственно, формы борьбы здесь должны быть несколько иными.
БГАКФФД
Минское гетто, улица Республиканская (ныне – Романовская Слобода), 1942 год.
Белорусское подполье, по словам историка, в 41-м росло снизу. В разных местах города постепенно возникали сообщества людей, готовых разносить листовки, искать лекарства и оружие для партизан, организовывать диверсии. Одна из первых публичных казней подпольщиков состоялась уже 26 октября 1941 года.

В тот день "за изготовление фальшивых паспортов и причастность к партизанскому центру, располагавшемуся в лазарете для русских военнопленных", были повешены 12 человек – по трое в четырех местах города. По расчетам оккупационных властей, местные должны были видеть, что будет с теми, кто рискнет пойти против нового порядка.
26.10.1941
1
Кирилл Трус | Мария Брускина | Владлен Щербацевич
Место казни: Минск, арка ворот дрожжепаточного завода на ул. Ворошилова (ныне – ул. Октябрьская)
2
Неизвестный | Елена Островская | Неизвестный
Место казни: Минск, столб на Комаровской площади (ныне – пл. Я. Коласа)
3
Николай Кузнецов | Ольга Щербацевич | Неизвестный
Место казни: Минск, недостроенный забор в Городском сквере (ныне – Александровский сквер)
4
Леонид Зорин | Надежда Янушкевич | Петр ЯНУШКЕВИЧ
Место казни: Минск, ул. К. Маркса, дерево на пустыре
слева от нынешнего здания Национального исторического музея
После войны первым минским подпольщикам – тем, кто сумел выжить – пришлось чуть ли не оправдываться. В 1942 году оккупационные власти прошлись катком по минскому подполью, многих вычислили и убили. На фоне этого в Центральном штабе партизанского движения сделали вывод: среди минских подпольщиков много предателей.

Более того, по версии начальника Центрального штаба партизанского движения Пантелеймона Пономаренко, "немецкая разведка в Минске организовала подставной центр партизанского движения", чтобы засылать агентов в партизанские отряды. Такое предупреждение разлетелось осенью 1942-го во все бригады и отряды Беларуси.
© Sputnik / Виктор Темин
Первый секретарь ЦК КП Белоруссии Пантелеймон Пономаренко, 1939 год.
Но тот же Пономаренко за полгода до этого отчитывался в "Правде" об успешно проведенной эвакуации из Минска.
Рабочий класс Белоруссии осуществил гигантскую эвакуацию промышленности. Решено было ничего не оставлять врагу. Сотни фабрик и заводов Белоруссии эвакуированы вглубь страны с оборудованием, сырьем и рабочей силой… Врагу остались безлюдные, покинутые жителями города.
Из статьи Пономаренко в "Правде" в январе 1942 года.
Эту "успешную эвакуацию" Пономаренко тоже вспомнили в письме Сталину выжившие минские подпольщицы, которые после войны начали бороться за справедливость. Среди 37 женщин, которые подписали это письмо, была и Хася Пруслина, обхитрившая немцев еврейка. Она два года вела подпольную работу в Минске, а затем, когда стало уже совсем горячо, ушла в партизаны.
На голову Пономаренко сыпались тысячи проклятий за то, что он обманывает партию и правительство и клевещет на честных людей, называя их предателями, что нас и наших детей он покинул на съедение фашистам. Зато сам Пономаренко удрал первым из Минска, захватив в свои машины даже ковры, фикусы и другое, не столь уж и нужное добро.
Писали минские подпольщицы в 1959 году Сталину.
Пантелеймон Пономаренко в послевоенном Минске.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Долгое время были разные точки зрения: кто был организатором? Оно изнутри росло или создавалось сверху? И вот те, которые сверху, стояли на том, что в 1941 и 1942 году подполья еще не было, оно появляется только в 1943-м и что им руководят из партизанских соединений…. Многие участники подполья были репрессированы после войны. Потому что считалось, что они сотрудничали с немцами… И только в 90-е годы понемногу начался поиск правды. В 2005 году, к примеру, в Минске наконец появилась улица Михаила Гебелева.
Михаил Гебелев – один из руководителей Минского подполья и руководитель подполья в гетто. Занимался многими вопросами, в том числе отправкой боеспособных узников гетто в партизанские отряды, созданием первой подпольной типографии, прятал в гетто подпольщиков, которых разыскивало гестапо, организовал спасение еврейских детей – их как беспризорников приводили в управу и просили устроить в детские дома. Гебелева поймали и повесили летом 1942 года.
На протяжении всего периода оккупации немцам было крайне неуютно в Минске. Их убивали, они бесследно пропадали, у них забирали имущество. Кроме того, в городе время от времени случались крупные диверсии. Самая громкая – убийство генерал-комиссара Генерального Округа Белоруссия Вильгельма Кубе.

С сентября 1941 года действовала так называемая Директива о заложниках, принятая командованием Вермахта. За каждого убитого немецкого солдата полагалось убивать 50-100 местных жителей – любых, первых попавшихся под руку…
Все должны были работать
Театры, кинотеатры, школы… Работали предприятия – кожевенный, обувной, радио- и хлебозаводы, людям платили зарплаты, которые можно было потратить в том числе на одном из четырех рынков. Торговали и на Червенском, и на Комаровке. Казалось бы, при немцах город продолжал жить своей обычной жизнью.
Слева: на рынке в Орше, 1941–1942 годы.
Вверху: Суражский рынок в Минске времен оккупации. Находился на территории квартала, впоследствии занятого заводом медпрепаратов на улице Суражской (цветное фото).
Внизу: подростки, подрабатывающие чисткой обуви.
Какой быт был? Все было страшно, боялся каждого немца. Я всегда вот иду и думаю: как это так, до войны я не боялась солдат. Вот идет солдат – и не боишься его, а тут на каждого смотришь со страхом. Тем более зимой дни такие короткие, нужно было идти с работы поздно уже.
Рассказывала в рамках проекта "Женщины. Память. Война" ЦГИ ЕГУ пережившая оккупацию Минска Аделаида Наркевич.
Не работать, если человек был трудоспособен, было нельзя. Немцы, когда пришли в город, первым делом согнали местных на расчистку улиц – город после бомбежек был серьезно разрушен. Нужно было разобрать завалы и убрать тела – немцы патологически боялись болезней и эпидемий.

Затем была организована "биржа труда". Каждый трудоспособный должен был прийти туда и зарегистрироваться. Осенью 1943-го партизаны докладывали в Белорусский штаб партизанского движения, что в Минске работают 13 предприятий: завод имени Ворошилова ремонтировал танки, на обувной фабрике имени Куйбышева делали, помимо обуви, упряжь и военную амуницию, на радиозаводе имени Молотова – авиаприборы, а в тарном цехе "Коммунарки" чинили пушки.
Archiwum Mercedes-Benz Classic, Stuttgart
Подневольные рабочие на заводе фирмы Daimler-Benz в Минске, 1942 год.
После войны на этом месте появятся корпуса МАЗа.
Аделаида Наркевич, к примеру, работала на швейной фабрике "Луч". Вспоминала здание буквой Г: справа обувной цех, слева – швейный. Но они тогда в войну не то чтобы шили. Все больше ремонтировали – халаты и шинели.
Деньги нам платили раз в неделю, я не помню, сколько. Кормили, обед давали. Из ржаной муки затирку такую делали или из гречневой муки. Потом даже немцы иногда привозили нам кинофильмы на фабрику, показывали немецкие фильмы, художественные, интересные такие. Несколько раз было такое, праздник нам устраивали. Ну а если кто что украл – наказывали жестоко. У нас был один, украл какую-то обувь. И его посадили в подвал, а утром вытащили, во дворе положили и нас всех собрали – он был съеден буквально крысами – и заставили всех смотреть. Мол, вот, что вас ждет, если вы будете так делать.
Рассказывала Аделаида Наркевич.
НАРБ
Проверка документов на территории оккупированной Беларуси.
О жестоком отношении к минским рабочим докладывали в своих донесениях в Белорусский штаб партизанского движения и партизаны, имеющие связь с минскими подпольщиками. "Немцы почти все занимаются мордобоем, понукают рабочими как скотом", – докладывали они о ситуации на обувной фабрике имени Кагновича, где работали более 500 человек минчан и еще порядка 80 военнопленных.
Веркмайстер Кейн избил портного Поплавского без никакой вины со стороны последнего. Штабефельдфебель избил бесчеловечно десятки юношей и девушек. Его рабочие прозвали палачом. При фабрике построен карцер, в который любой немец с фабрики может посадить рабочего. Здесь же производится и избиение. В этом карцере в марте повесился завскладом Раткевич.
Из партизанского донесения.
Bundesarchiv, Bild 146-1981-041-13A / Weidner / CC-BY-SA 3.0
Развилка улиц Немигской (ныне – Немига) и Островского (ныне – Раковская), июль 1941 года.
Учет горожан вели и по месту жительства – составляли так называемые домовые книги, которые ежемесячно уточнялись. Люди должны были быть на виду и под контролем. Те, кто работал, получали зарплату. На иждивенцев полагались хлебные карточки. Но хлеб для немцев и для местных пекли в разных местах.
В гражданских пекарнях, где выпекают хлеб для гражданского населения, от 20 до 25 процентов добавляют опилок твердой породы дерева, 30% овсяной и яичной муки. Опилки мелют на мельницах.
Из агентурной записки в Минский областной комитет КПБ, январь 1944 года.
Bundesarchiv, Bild 183-N1213-365 / CC-BY-SA 3.0
Один из стихийных рынков в оккупированном Минске, февраль 1942 года.
У местных жителей и немцев были разный хлеб, разные школы и разные кинотеатры. Себе немцы выбрали объекты получше. Работали рынки. Причем немцы, по словам историка, пытались жестко регулировать цены и собирать налоги, оккупационной власти нужны были деньги. Но эти правила и налоги лишь породили "черный" рынок.

Еще работали театры. Не сразу, но немцы убедили актеров вернуться на сцену.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Работали не совсем те же труппы, там тоже была определенная борьба. Когда я работал с перепиской, отметил некоторые элементы фискальства. Встречал письма и с таким содержанием: "А у этого-то родственники евреи". Этого было достаточно, чтобы этого актера убрать. И кто-то другой получал тогда главные роли, у кого-то было больше успеха в карьере. Многие тогда же не знали, чем закончиться война…
Bundesarchiv, Bild 146-2008-0042 / Maier, Dr. / CC-BY-SA 3.0
Здание БГТ-1 (Белорусский государственный театр, ныне – Национальный академический театр им. Я. Купалы), июнь 1943 года.
Люди пытались воспользоваться ситуацией и реализовать свои желания: при поддержке новой власти получить новый статус или блага. Можно было оговорить коллегу, получить его работу или соседа и получить его жилье. Немцы, кстати, тоже не прочь были заработать на ситуации: активно торговали задержанными, отдавали их родственникам за золото или деньги.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Немцев не надо идеализировать, они тоже были коррумпированы. Полицейский, который, возможно, проворачивал эту сделку, не мог быть до конца самостоятельным, он всегда делился. Мог накрыть командиру стол или обеспечить всем необходимым, чтобы тот спокойно чистыми руками мог послать посылку в Германию. Посылки из Минска, несмотря на такое время, были очень массовым явлением. Наш почтамт задыхался, не хватало ресурсов.
Из Минска в Германию отправляли и одежду, и посуду, и украшения. Все, что удавалось раздобыть во время таких обменов или грабежей, а также то, что оставалось после убитых евреев.
Рublic domain
Вещи депортированных евреев на территории минского гетто, 1941 год.
Облавы и проверки документов – это одна неотъемлемая часть жизни в оккупированном Минске. Были стационарные посты и были мобильные патрули, которые могли в любой момент проверить документы. Документы меняли часто. Немцам, напомним, было очень неспокойно в Минске.

Минчанка Евгения Ожехович в войну работала как раз на бирже труда, где выдавали документы. И одновременно помогала подпольщикам – делала им бумагами, чтобы они могли свободно перемещаться по городу.
По городу нельзя было ходить без пропусков, в любой момент могли тебя окружить, на рынке, в любом месте проверка документов. И если нету документов – вывозят за город и без суда… Эти аусвайсы – карточка картонная такая, голубая. И вот мне поручили эти документы доставать… Надо было стащить, и подписать где-то, и заполнить. Подписи менялись почти каждую неделю. Надо было следить за этим и сообщать.
Рассказывала Ожехович в рамках проекта "Женщины. Память. Война" ЦГИ ЕГУ.
Пример персонального "аусвайса" 1943 года.
Тем, кто был помладше, оккупация запомнилась висящими на столбах босыми измученными людьми и бомбежками. Ларисе Буталенко в 1943-м было пять лет. Повешенные подпольщики на улице Беломорской и ночи в вырытой в огороде яме – это ее детские воспоминания.
Помню еще, как по нашему переулку шел немец. И наша русская его под руку вела, а мы стояли, протянув руки, просили конфет: "Дай бонбон" (das Bonbon – по-немецки "конфета"), и они давали нам конфет. И никогда не забуду, как эта русская, которая вела немца под руку, сказала: "Будет вам сегодня ночью бом-бом. И да, ночью снова бомбили.
Рассказывала Лариса Буталенко
Неприкасаемых не было,
все были обречены
Положительный, предатель, не выявлен. Такие короткие характеристики можно встретить напротив фамилий в агентурных сводках, которые подпольщики передавали из оккупированного Минска в Особый отдел НКВД Белорусского штаба партизанского движения.

Это были списки сотрудников предприятий и организаций, которые работали в оккупированном городе. Завод такой-то, цех такой-то, работают такие-то… Но были и другие донесения – о конкретных минских семьях, которых подпольщики заподозрили в симпатиях к оккупантам.
Слева: митинг в честь 1 мая на территории современного парка Горького, 1944 год.
Вверху: охранная деревня Тростенецкого лагеря смерти.
Внизу: Немецкие военные танцуют в оккупированном Полоцке с местными девушками.
В один из таких списков-донесений попала семья Денисик, (отец и двое дочерей): "Сам старик доволен войной, за время которой нажился и построил дом". Далее в донесении говорилось, что мужья дочерей находятся в Красной армии, а женщины встречаются с немцами и хвастаются, что живут хорошо, довольны. В то же донесение попали и Григоровичи – "явно антисоветские люди". Глава семьи перед войной была репрессирована органами НКВД, но сбежала, приход немцев встретила цветами, а дочь Григоровичей, сообщалось далее, "теперь живет с немцем, шефом какого-то завода".
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Исходите из того, что каждый человек должен что-то есть. Не существует людей, которые почти три года оккупации могли бы обойтись без еды. И второе, каждый должен повиноваться власти. Те, кто не повиновался власти, были убиты или ушли в лес, смогли организовать свою собственную жизнь в лесу.
Рublic domain
На празднике, устроенном оккупационными властями, гражданское население угощали кашей и дарили "сувениры".
Работа на заводе или на бирже труда в условиях оккупации – это ведь тоже своего рода сотрудничество. Но альтернативой, если у тебя дома дети, скорее всего, была бы смерть. Безусловно, были те, кто осознанно попытался воспользоваться ситуацией, решить финансовые, жилищные, социальные вопросы. Кто-то, наверняка, получал удовольствие от возможности попасть во власть. Но не забывайте, говорит историк, и о тысячах бойцов полицейских батальонов, которые при первой удобной возможности сбежали в партизаны.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
В этих полицейских батальонах были в основном бывшие военнопленные. Нужны же были люди определенного возраста, те, кто имел определенные навыки. И, представьте, первоначально они попадают в Шталаг в Масюковщине, в холод и голод, в стон… И к ним приходят и говорят: "Есть шанс изменить жизнь". Определенная часть соглашалась. А вот дальше идет градация... Но 30 тысяч из состава полицейских перешло в партизаны. То есть они все-таки имели такую мечту: что создастся положение, и я все-таки перейду, я не буду…
НМИиКБ
На рынке в Орше, 1941–1942 годы. Слева на снимке в черной шинели с белой повязкой удаляется полицай.
В 1943 году, оценив обстановку, советские органы приняли решение: если боец полицейского батальона не замечен в убийствах, отряды могут его принять без всяких ограничений и поражений в правах. После этого немцы стали задействовать полицейских в публичных убийствах, чтобы люди видели и запомнили, кто убивал. Таким образом им отрезали путь к отступлению.
Рublic domain
Полицейские формирования на демонстрации по случаю созыва в Минске так называемого
2-го всебелорусского конгресса, состоявшегося 27 июня 1944 года.
Спустя всего несколько дней, 3 июля, Минск был освобожден Красной армией.
Но история коллаборационизма, вынужденного или сознательного, так или иначе отступает на второй план на фоне той масштабной трагедии, которая три года разыгрывалась в оккупированном Минске.
Кузьма Козак
Кандидат исторических наук
Было 250 тысяч человек, а стало 50 тысяч – это самое главное. Даже если кто-то думал: "Я светлый и чистый, у меня в мыслях ничего нет, я иду по городу, у меня пропуск, я буду спасен..." Он погибал, потому что, например, в этот день убивают Кубе или какого-нибудь другого офицера, и начинается облава… Тысячи человек, невзирая на то, что кто-то кричит: "У меня родители работают в управе", хватают, увозят и убивают. Вот это война.
Лонгрид подготовлен 20 июня 2019 года
Перепечатка данной публикации разрешается в размере не более 50% от объёма текста, фотографий, графики и видео с обязательным указанием «Полный текст материала читайте на sputnik.by» и прямой открытой для поисковых систем гиперссылкой на материал, опубликованный на ресурсе sputnik.by
Лента новостей
0