Турецкая политическая модель за последние десять лет сбоила неоднократно. Последний раз — в июле 2016 года военные элиты подняли вооруженный бунт, который едва не привел к гражданской войне.
Политическая архитектура Турции оказалась непригодна в условиях острого кризиса. Приток внешних инвестиций, как и туристов, падает. На южной границе — в Сирии идет война, сотни тысяч беженцев транзитом стремятся в Европу, кризис в отношениях с Россией, падение товарооборота с Евросоюзом.
Ситуация, в которой оказалась Турция, требует принципиально другой политической модели. Парламентская республика с автономной армией и влиятельной олигархией может функционировать в мирных условиях.
Поэтому у президента Эрдогана, проведшего в стране референдум, никакого выбора на самом деле не было — либо произойдет усиление государства и сверхконцентрация власти, либо хаос будет усиливаться.
Если мы посмотрим на структуру принятых на референдуме изменений, то увидим, что теперь полномочия президента сильно расширены: он возглавит исполнительную власть страны. Пост премьер-министра упразднен, а президент будет назначать вице-президента и министров (сейчас премьерский пост занимает глава победившей на парламентских выборах партии).
Также президент станет верховным главнокомандующим вооруженных сил (сейчас исполняет обязанности главнокомандующего от имени парламента).
Думаю, что турецкий прецедент — это далеко не последний случай смены политической архитектуры. Экономические кризисы, гибридные войны и терроризм — мы можем видеть на примере соседней Украины или чуть более далекой Сирии, как всего за несколько лет государство разлагается, а общество скатывается к гражданской войне.
В условиях внешних вызовов единственно возможной формой сохранения государства является переход к мобилизационной форме управления.
Поэтому если мы внимательно присмотримся к мобилизационной модели, предлагаемой Эрдоганом, то увидим сходство с белорусской антикризисной моделью управления, которую начали внедрять еще в 1994 году. К похожей модели стала переходить Российская Федерация в 2000 году. Самый устойчивые среднеазиатские республики — Казахстан и Узбекистан — развивают похожую суперпрезидентскую республику.
Даже в США новоизбранный президент пытается собрать вертикаль власти, преодолев фракционную и межпартийную борьбу.
Чем глубже будет кризис — тем больше на карте мира будет появляться суперпрезидентских республик. Беларусь в рамках этой тенденции оказывается очень привлекательной республикой — ее опыт может быть востребован, как пример успешной модели. Беларусь со своей архитектурой государства оказывается в положении, схожем с послевоенной Японией: ее политэкономическая и государственная модель стали образцами для Южной Кореи, Китая, Сингапура. Даже в США в 70-х — 80-х годах ХХ века брали многие образцы государственного и промышленного менеджмента и внедряли японские управленческие решения. Современная "корпоративная модель управления" — с жестким планированием, тайм-менеджментом, прогрессивным премированием и упором на новейшие технологии — впервые была реализована в японских кэйрэцу (конгломератах) после Второй мировой войны.
В современном мире предметом экспорта могут быть не только автобусы и удобрения, но и успешные государственные модели и управленческие решения. Белорусская республиканская модель суперпрезидентской республики вполне может быть отличным экспортным товаром. И этой возможностью необходимо воспользоваться в ХХI веке.
