О времени и о Беларуси Шушкевича

Славное это было время. В стране в начале девяностых годов прошлого века вдруг начались выборы в различные органы власти, причем не от блока коммунистов и беспартийных, а от всех, кому не лень, и в массовом количестве. Беларусь избирала народных депутатов СССР -- событие доселе невиданное. На улицах появились самодельные стенды, на которых красовались фотографии не только секретарей горкомов и обкомов, но и инженеров НИИ, рабочих, артистов и режиссеров, художников, ученых, то есть представителей всех профессий, возрастов, пола и партийной принадлежности.

Хотя, вот тут сделаю оговорку, потому как в то время партий было всего две: официальная коммунистическая и незарегистрированная БНФ. Только вот партийная принадлежность еще ни о чем не говорила, потому что практически все кандидаты были родом из КПСС, включая и лидеров-народнофронтовцев.

Лично я голосовал тогда за не очень-то известного мне человека, некоего профессора БГУ, доктора наук, физика, сделавшего целый ряд научных открытий. Об этом говорила простенькая, напечатанная на газетной бумаге листовка, в которой сообщалось о Станиславе Шушкевиче, достойном гражданине и человеке. Были и другие кандидаты, и среди них некий партийный функционер, священник и, по-моему, слесарь, член БНФ. Пролетариев и секретарей парткомов, как наставлял интеллигенцию в "Собачьем сердце" великий Булгаков, я любить и жаловать не собирался, потому и выбрал профессора-физика, который мог быть кем угодно, только не хамом, и не дураком.

Через двадцать лет, работая над книгой "Беларусь парламентская", я встретился со своим первым избранником-депутатом, человеком известным не только в нашей республике, но и во всем мире, да не где-нибудь, а у него дома. Волновался, конечно, но мягкие тапочки, гостеприимность хозяина квартиры и горячий чай сделали свое дело и, устроившись в креслах рабочего кабинета Станислава Станиславовича Шушкевича, я начал свой "допрос с пристрастием":

- Не стану спрашивать, зачем вы, известный ученый, доктор наук, профессор, вдруг занялись порочным делом - политикой, да еще во времена перемен, когда согласно китайской мудрости надо либо хорониться в лесу, либо на горе сидеть и сверху за всем этим безобразием наблюдать. Для начала ответьте, когда и зачем вы пошли в народ?

- Я из него, к вашему сведению, никогда и не выходил. Да, в конце восьмидесятых годов был заведующим кафедры ядерной физики и проректором по науке Белорусского государственного университета. К слову сказать, на эту должность меня назначил в 1986 году тогдашний первый секретарь ЦК КПБ Слюньков, побывавший у меня на кафедре и, наверное, положительно оценивший мою работу. Отказываться от подобных назначений тогда было не принято. Собственно говоря, в том, что меня избрали в 1989 году народным депутатом СССР, моей заслуги почти никакой нет.

Как-то мы сидели за столом по поводу дня рождения замечательного человека, профессора Комарова Льва Ивановича. По-моему, это было 11 марта. А на завтра в университете должно было быть собрание по выдвижению в нашем округе кандидата в депутаты СССР, уже в процессе довыборов, потому как прежних кандидатов, а это были ректор Института физкультуры и первый секретарь горкома партии Божко, благополучно провалили. Вот мои-то коллеги, после очередной здравицы в честь именинника, мне и говорят: "Ты как хочешь, Станислав Станиславович, а завтра мы тебя выдвинем в депутаты. Соглашайся, когда тебя друзья просят!". Я согласился, понимая, что, скорее всего, меня никуда не выберут. Однако же все получилось совсем не так.

В Университете за меня стали массово голосовать, и я прошел все этапы выдвижения на первом месте. Честно говоря, я уже тогда поддерживал программу БНФ, но кто мог в чем-то крамольном заподозрить меня, члена КПСС с 1968 года, проректора главной "кузницы кадров", в том числе и идеологических, Белорусской Советской Социалистической Республики?

Сразу скажу, говорить в то время с людьми было трудно. Никто ничего не боялся. Нищета всех уровняла, и авторитетов у электората не было. Помню, однажды на одной из встреч здоровенная такая "бабища", мотальщица-чесальщица, начала поносить черным словом всех профессоров с доцентами и студентами, да и всю науку разом. По ее словам, выходило так, что они работают, а мы "книжки" читаем, да всякую фигню народу рассказываем.

Короче, я набрал на своем участке больше всех голосов и стал народным депутатом СССР, пройдя очень серьезную школу реальных парламентских выборов. Прибыв в Москву несколько позже других депутатов, повторюсь, я участвовал в довыборах, сразу же почувствовал, что Верховный Совет СССР неоднороден. Понятное дело, что как член КПСС со стажем и проректор БГУ я тут же попал в орбиту уговоров и угроз товарищей Соколова, Дементея и иже с ними, которые словно забыли, как воевали со мной на выборах. Демократы же мгновенно распознавали друг друга. Мы организовались в межрегиональную группу.

Еще в Москве я четко осознал, что главное будет решаться в республиках. Советский Союз умирал. Двойственность Горбачева была видна невооруженным глазом.

Я понял, что в Москве мне делать особенно-то и нечего, разве что упражняться в политических спорах, которые уже не имели никакого значения. А тут, в 1990 году, очень кстати подоспели белорусские выборы в республиканские законодательные органы. Я приехал в родной Минск.

Скажу честно, как кандидат практически не потратил много сил и ресурсов, чтобы с первого тура стать депутатом Верховного Совета БССР двенадцатого созыва. На встречи с избирателями ходил, но ни плакатов, ни иной наглядной агитации практически не задействовал. Похоже, что мой "титул" народного депутата СССР играл свою положительную роль. В Москве я выступал часто и свою позицию явил полностью, то есть меня и мою платформу люди уже хорошо знали.

На тех, конечно, памятных для меня выборах, действительно свободы было куда больше, чем во всех последующих избирательных кампаниях. Я победил в первом туре, набрав более 50% голосов и обыграв пятерых кандидатов. Всего в ВС 12 созыва после первого тура прошли четыре человека.

Свой первый день в качестве депутата помню хорошо. Зал "ревел", когда лидеры коммунистического большинства стали предлагать своих товарищей на все руководящие должности Верховного Совета. И в этой "революционной" обстановке меня выбрали первым заместителем председателя ВС БССР двенадцатого Созыва.

Что помогло? Думаю, что кроме всего прочего мое двуязычие. На родном белорусском разговаривал с детства, потому что родился и жил на улице Слепянской в Минске - там, где сейчас Белгосфилармония. На этой улице все говорили по-белорусски. К тому же в школьной программе была книжка моего отца "Звериный бал", написанная на белорусском языке и, понятное дело, для меня она была настольной книгой. Минск после войны говорил по-белорусски, и совсем не странно, что я его люблю не только потому, что по национальности белорус, но и за то, что это был язык моего детства и моего города.

Возвращаясь к событиям первого дня работы Верховного Совета номер двенадцать, я должен сказать, что председателем избрали Дементея, а я оказался на втором месте. Тут победа коммунистов была предопределена их подавляющим числом, а вот должность первого заместителя, мы всем своим демократическим крылом, смогли все-таки получить. Тут, как мне кажется, сказалось мое двуязычие, ученая степень, довольно высокий номенклатурный ранг проректора БГУ и, конечно же, титул народного депутата СССР. Всего по списочному составу ВС-12 значилось 336 депутатов. Должно было быть 360 избранников, но в 24 округах так никого и не избрали. Люди либо на участки не пришли, либо против всех голосовали. Около 30 депутатов были представителями БНФ. Мне показалось, что Зенон Станиславович тогда ощущал себя без пяти минут вождем нации. Теперь-то всем ясно, что это была ошибочная стратегия. Случилась банальная переоценка сил и влияния на электорат. Это потом проявится, начнутся обиды, поиск виновных и, как результат, уже в Верховном Совете 13 созыва не будет ни одного депутата от БНФ.

Демократизация депутатов главного законодательного органа страны, конечно, проходила под воздействием улицы. Нелюбовь к коммунистам чувствовалась, она шла и от депутатов-демократов ВС СССР, чьи выступления транслировало телевидение. Люди стали потихоньку терять страх и ощущать собственную силу.

Однако, главным событием 1990 года я считаю, все-таки, Декларацию о независимости - документ, который и сегодня имеет первостепенное значение. Не стану преувеличивать своей роли в последующем строительстве белорусского государства, но если бы Кебич поехал в Беловежскую пущу без меня, то он вряд ли бы подписал тот исторический договор. Значительно позже, Нурсултан Назарбаев мне откровенно признался, что никогда бы не допустил, чтобы СССР распался по воле трех славянских республик.

Могу сказать, что в тот переходный период разрушения старого политического уклада жизни и появления нового, уж так случилось, мне было легче, чем другим объединить депутатский корпус. По своему послужному списку я был явным номенклатурщиком (лауреат Госпремии, доктор наук, проректор и т.д.), а по убеждениям – стопроцентным демократом, членом межрегиональной группы Верховного Совета СССР, да еще чисто говорящим на белорусском языке, чем не могли похвастаться даже некоторые представители БНФ.

Да, меня ругали, ругали за то, что я в большинстве ситуаций пытался найти согласие среди членов парламента, что было совсем не просто, когда две противоборствующие стороны видят вокруг все только в черном или белом цвете - без полутонов, без радуги и оттенков.

Наша страна находится между Россией и Польшей, между католицизмом и православием, и эта историческая данность наложила отпечаток на генотип нации, на язык, на культуру. Моя бабушка ходила в костел и меня туда водила. Польский язык, а именно на нем велись проповеди, я учил по молитвам. Однажды я просто-таки поразил одного профессора Ягелонского университета в Польше. Он похвалил меня за хороший польский язык, но сказал: "И все-таки, Вы не поляк, и это легко доказать, потому что не знаете ни одной молитвы!". И вот тут-то я ему и явил бабушкино учение. У польской профессуры случился настоящий шок.

На самом деле, я в своей деятельности оказался в ловушке. Реально Верховный Совет БССР в то время сменил компартию, став у руководства страной. Будучи председателем Верховного Совета, я оказался между молотом БНФ и наковальней номенклатурного партийно-советского чиновничества. Так вот, последние готовили свое выступление с предложением о моей отставке на осеннюю сессию 1993 года. Только к этому времени я уже был весьма искушенным спикером и знал, как можно манипулировать депутатами, ведь все мы люди и ничего человеческое нам не чуждо.

Увидев, что часть делегатов пошла в буфет праздновать мою отставку, я тут же поставил вопрос на голосование. До моей отставки не хватило шести голосов, и я тут же закрыл сессию и распустил депутатский корпус на каникулы. Крики о повторном голосовании и прочее гневное в мою сторону я оставил без внимания. Процедура была соблюдена полностью.

Меня иногда спрашивают, а почему с поста ушел мой предшественник Дементей? Он действительно сделал это сам. Во-первых, потому что открыто поддержал ГКЧП как честный человек, а он таким и был. Ничего про него плохого не скажу. По-своему порядочный и благородный, но малообразованный партийный функционер, при всем этом очень обязательный и преданный коммунистической идее человек. Просто кончилось его время.

Должность главы государства не позволяла мыслить мелкими проблемами - ежедневно вставали проблемы глобальные, судьбоносные для всей страны, всего народа. К слову, я так и не сумел выделенную мне тогда по должности госдачу в Дроздах как следует обжить. Там была прислуга, трехуровневые покои, бассейн, кинозал и прочие бытовые прелести высшей номенклатуры. Однако, мне не повезло. В первый же приезд туда с женой потерялся в многочисленных комнатах и коридорах наш ребенок. Перепугались страшно, и жена решила, что останемся на своей старой даче, потому как она удобней и безопасней. Всего-навсего за это время я провел в Дроздах несколько заседаний президиума, да встретился с американским послом, который сам выразил желание поговорить неформально и увидеть коттедж главы государства. На даче работала некая женщина, и всегда можно было попросить что-нибудь приготовить. Так что, кроме сказанного, я там провел еще несколько переговоров с высокопоставленными собеседниками-иностранцами и своими коллегами, когда позволяло время.

И уж совсем по богатому, я использовал госдачу, когда провел на ней свадьбу своей дочери. Закупить ресторан было тогда даже для меня с моей зарплатой не очень-то дешево, да и свою сельскую родню надо было где-то размещать на ночлег, вот я и воспользовался своим служебным положением, и сегодня об этом нисколько не жалею, потому что все прошло очень достойно, а природа там и вовсе великолепная.

Что же касается моего личного подворья, то даже в это время я продолжал его обустраивать, потому что мне безумно нравится работать и с рубанком, и с молотком, да и топориком помахать очень даже люблю. Зарядку делать я не люблю, и спортсменом никогда не был, при этом физический труд –для меня большое удовольствие. А вот легендарного ящика гвоздей, который я как бы украл у государства, никогда не было, да и не нужно мне столько, дача-то моя довольно старая.

К лету 1993 года заговор против меня в Верховном Совете уже полностью оформился. Думаю, что инициатором его был Кебич, потому что он посчитал, что на президентских выборах, если я пойду на них с поста главы государства, я буду, как им всем казалось, очень опасен. Нужна была зачистка территории. Сам Вячеслав Францевич злобным и подлым человеком никогда не был. Сам же премьер, а времени для общения с ним у меня было достаточно, был совершенно потрясающим работником, пока не выпьет. Как производственник, как премьер и политик он был действительно высокого уровня, поверьте мне. Но окружение постоянно его подводило, а правильней сказать – предавало. Да и пил он последнее время очень неслабо, то есть каждый день, и то, что не сильно мешало Ельцину, по сути дела погубило Кебича.

Если поразмышлять, то вовсе даже не факт, что если бы я пошел на выборы с поста главы государства, мне бы было легче. Скорее всего, нет. Вспомните пустые прилавки, почти голод и трусы по талонам – одни на полгода. Любой, даже самый гениальный правитель, не смог бы быть популярным в такой ситуации.

К тому же, будучи главой государства, я не обладал никаким административным ресурсом. Все было в руках Кебича. Меня же, по сути дела, уже приговорили. Теперь уже можно сказать, но самыми моими рьяными оппонентами стали Гончар и Карпенко. Активно против меня работал и Толя Лебедько. Не устаю повторять, что рыть другому яму не стоит ни при каких обстоятельствах и благих намерениях.

Ходит, конечно, молва, что меня предал БНФ, но это не соответствует действительности уже потому, что я никогда не был "фронтовцем" и они не были мне ничем обязаны. Сугубо служебные, депутатские отношения, разве что эти разговоры велись на белорусском языке, что было приятно и мне, и им…