...Недавно в Санкт-Петербурге попала на экстремальную экскурсию по крышам. Когда поднималась по железной лестнице на старые чердаки, а потом лавировала между труб дымоходов, вспомнила рассказ о том, как во время блокады голодные подростки тушили на этих крышах фашистские "зажигалки", чтобы спасти свои дома...
Свою первую награду Валентина Дроздова получила в 16 лет – медаль "За оборону Ленинграда". Потом в ее жизни было еще много наград и достижений, но та самая первая так и осталась главной.
Больше сорока лет назад семья Дроздовых переехала в Беларусь. В этом году Валентине Леонидовне исполнится 93 года.
"Самое время писать мемуары", – признается эта удивительная женщина и действительно старательно записывает воспоминания о своей жизни в большую общую тетрадь.
Главы о детстве в молодой Стране советов и о трагической юности, прошедшей в блокадном Ленинграде, вместе с ней перечитала корреспондент Sputnik Тамара Зенина.
Детство в любимом городе
"В моих метриках в месте рождения было записано: "Вигоневая фабрика", – смеется Валентина Леонидовна.
В 1927 году ее отца отправили в Ярославскую область на фабрику, впоследствии ставшую Шерстопрядильной фабрикой имени Розы Люксембург.
"Работали в этом местечке на берегу Волги в основном сосланные после Первой мировой войны немцы. Мама туда ехала, уже беременная мной. Только когда мне выдавали паспорт, фабрику исправили на "дер. Вигонев".
Я обрадовалась, что наконец мне не будут задавать вопросов. Когда работала в Ленинграде и нужно было ездить в Кронштадт, а он был закрыт, начальник спецотдела никак не мог согласиться с таким необычным местом рождения", – вспоминает собеседница.
С берегов Волги семья Валентины уехала, когда ей, младшей из трех дочерей, было пять лет. В начале 1930-х годов родному брату отца, почетному путиловцу, выделили большую квартиру в Ленинграде на Невском проспекте. Туда он пригласил своих родных.
"Эта квартира до революции принадлежала банкиру. Она была просто огромной. Нашей семье отдали сорокаметровую комнату. В остальных трех тоже жили папины родственники", – рассказывает Валентина Леонидовна.
Места в шикарных апартаментах, по ее словам, хватало с лихвой. Между собой родные люди жили мирно, все дети дружили. В семье Валентины появился маленьких братик Миша, который стал всеобщим любимцем.
Спустя почти целый век Валентина Леонидовна настолько подробно описывает ту квартиру, что удивляешься не только условиям жизни русской интеллигенции, но и великолепной памяти собеседницы.
"Все полы были паркетные, потолки высокие расписные. В нашей комнате он был разрисован ласточками, у соседей были нарисованы амуры. Камины и вовсе напоминали произведения искусств, изразцовые с зеркалами, отделанные позолотой.
Семья папиного брата жила в двух тридцатиметровых комнатах. По сравнению с нами, переехавшими из деревни, они были очень обеспеченные, у них была шикарная мебель, большой концертный итальянский рояль, на котором играла их дочка Белка (Изабелла). По бокам от рояля стояли черные тумбы, тоже отделанные позолотой, на них большие китайские вазы", – поражает подробностями Валентина Леонидовна.
Ее старшая сестра Нина в довоенное время "занималась с художником и писала картины маслом", средняя Катя ходила в балетный кружок местного Дома культуры в "пачках, сшитых мамой из марли".
Младшие дети все свободное время проводили в Летнем саду.
"Я помню тот Летний сад с его античными скульптурами, среди которых мы любили играть. Там был пруд с лебедями, и на берегу мы устраивали пикники", – улыбается своим воспоминаниям Валентина Дроздова.
Она признается, что у нее было "самое прекрасное детство в любимом городе".
"Наши родители жили очень дружно, атмосфера в семье была всегда теплая. Папа с мамой работали на второй кондитерской фабрике, папа – мастером-кондитером, а мама – просто кондитером. Папа наш был весельчак, участвовал в самодеятельности, пел в хоре, играл в оркестре.
На Новый год нам ставили елку до потолка, а игрушки мы делали сами. Папа очень любил с нами возиться, он придумывал нам разные задания, рисовал графики, подводил итоги и обязательно с зарплаты награждал нас, младших, игрушками", – говорит собеседница.
Ее дядю-путиловца назначили комендантом дачного поселка в деревне Кавголово под Ленинградом. Туда вся дружная семья переезжала каждое лето.
Трагическая эвакуация
Именно в Кавголово семья, как обычно, отдыхала и в июне 41-го…
"Мне в том году исполнилось 14, я окончила 6-й класс, Кате было 17, Мишенька учился в начальной школе, ему было 11 лет. Старшая Нина уже работала на Ленинградском судостроительном заводе имени Жданова. Помню утро 22 июня, когда мы увидели в окно много испуганных людей возле репродукторов, а потом раздался голос Левитана…" – вздыхает собеседница.
Ее отца сразу отправили на фронт, а маму вместе с остальными коллегами – рыть окопы за город. Детей городские власти приняли решение отправить в тыл.
"Дошкольникам и младшим школьникам сказали нашить метки на свою одежду, сложить все в мешки и прийти в школу. 5 июля мы с Мишей и с остальными детьми уехали в товарных вагонах. Но эта эвакуация оказалась чудовищной ошибкой, нас повезли прямо навстречу наступающим немцам", – говорит Валентина Дроздова.
Она вспоминает, как впервые увидела по дороге разрушенные дома и горы раненых. В это время родные, узнав, куда повезли детей, бросились их искать. За Валей с Мишей отправилась Катя.
"На ночь мы останавливались у каких-то населенных пунктов, и нас вели спать в пустые здания. Было очень холодно по ночам, мы с Мишей спали на голом полу прямо в одежде, прижавшись друг к другу. И вдруг нас будят, и я вижу Катю, которая нас разыскала. По дороге домой она сказала, что Нина уехала вместе с заводом в Сталинград. Я почему-то сразу заплакала, я ее очень любила и будто почувствовала, что больше никогда не увижу", – говорит Валентина Леонидовна.
Обратно в Ленинград Катя с детьми добиралась на военных эшелонах почти месяц.
"Как только на горизонте появлялся самолет, паровоз останавливался и раздавалась сирена. Такой противный страшный звук. Мы все бежали в лес, а самолет снижался и начинал обстрел. Возвращаясь после одного из них, я оступилась и повредила ногу и больше выбегать не смогла", – вспоминает собеседница.
В конце августа измученные дети вернулись домой.
"В Ленинграде было еще тихо. Продукты давали уже по карточкам, но были открыты коммерческие магазины. Сначала мы набросились на воду, потому что по дороге пили только грязную из луж через тряпки. Напились чистой воды, наелись и легли спать. Утром чувствую, что на меня кто-то смотрит, открываю глаза – стоит мама и плачет", – рассказывает Валентина Леонидовна.
125 граммов хлеба
Испытав первый ужас войны, первую боль разлук и радость встреч, она, как и все ленинградцы, тогда не знала, что самое страшное еще впереди.
"8 сентября 1941 года немцы окружили Ленинград и начали бомбить. В 4 утра мы проснулись, очень испугались, выскочили на лестничные пролеты, потом на крыльцо. Все сидели на ступеньках, потому что возвращаться в дом было страшно. Кругом все грохотало и горело", – рассказывает Валентина Дроздова о начале блокады.
За те первые дни в Ленинграде были разрушены все жизненно важные системы, водопроводы, электростанции и Бадаевские продовольственные склады. В обесточенном городе начался голод.
В квартире, где жила Валентина, кроме нее, Миши, Кати и мамы, остались еще пару детей и стариков.
"Мама ходила работать на завод, там ей давали карточки на хлеб. Нам, иждивенцам, полагалось по 125 граммов. Это был небольшой кусочек, потому что хлеб из жмыха и бумаги был тяжелым", – вспоминает собеседница.
Те 125 граммов хлеба на всю жизнь научили ее доедать хлеб до последней крошки и не выбрасывать ни в каком состоянии.
"Мы не съедали его сразу, а разрезали на тоненькие кусочки и клали сверху на буржуйку, которую поставили посреди комнаты и топили мебелью. Подсушенные куски складывали в мешочек, который висел на груди, а потом доставали по одному и сосали, как леденец, чтобы притупить чувство голода", – продолжает Валентина Леонидовна.
Воду дети на санках привозили с Невы. Но в огромной комнате, совершенно не прогреваемой буржуйкой, она превращалась в лед.
"Вшивость была страшная, причем вши были не только на голове, по телу ползали большие белые, но мы их не ощущали на себе, могли только на другом увидеть. Помню, как стою в очереди за хлебом, а передо мной женщина, и у нее прямо по одежде сверху ползут эти вши. Она была настолько замерзшая, что они не смогли согреться на теле и выползли.
Мы сами лежали одетые во всем, что у нас было. Не плакали, не разговаривали, сил не было. Света тоже не было, вместо него у нас была фитюлька в банке.
На улицах и на лестничных клетках росли горы трупов, которые периодически собирали городские службы. У трупов часто были вырезаны целые куски. После того, как в городе съели всех кошек, люди стали есть людей…
Ощущение было такое, будто жизнь уже закончилась. Люди умирали прямо по дороге на работу, умирали целыми семьями в квартирах, мы каждый день видели эти грузовики, заполненные мертвыми, как дровами, но нас уже ничего не пугало, мы тоже как будто замерли", – вспоминает блокадница.
Нашла на помойке горбушку и никому не дала
"В нашей квартире первым от голода умер соседский 16-летний Юра. Мы зашили его в простыню и положили в коридоре с другими телами", – рассказывает Валентина Дроздова.
Весной стало теплее и появилась трава.
"Мы ели все, что росло: сныть, лебеду. Канализации не работали, город был полон нечистот, потому что все выливалось на улицы. Власти испугались, что начнется эпидемия, и тогда молодежь, кто еще мог ходить, отправили все это убирать.
Наша сестричка Катя в одной помойке нашла горбушку хлеба и не выдержала, съела сама, домой не донесла. Но нам рассказала, и мы с Мишей на нее очень обиделись.
А потом у нашего Мишеньки отказали ноги. Мама подносила его к окну посмотреть на улицу. Однажды он стал шептать: "Последние минуточки, мамочка, последние минуточки" – и умер у нее на руках.
Катя чуть с ума не сошла тогда, она не могла себе простить того, что не поделилась с ним тем грязным хлебом, все целовала каждый пальчик на его руках и просила прощения.
Мы не стали зашивать Мишу в простыню. Мамин брат был со своей частью под Ленинградом, он приехал, сколотил гроб из досок, и мы на какой-то тачке довезли его до кладбища", – вспоминает Валентина Леонидовна.
К следующей зиме слегла Катя. Пытаясь ее спасти, девушку решили отправить по "Дороге жизни" к родным в Ярославскую область.
"Я была чуть получше, потому что была крупнее Кати, а она вообще превратилась в скелет. Мне тоже предлагали уехать с ней, но я решила, что останусь с мамой. Катю побрили наголо, и вид у нее вообще стал пугающим. Она смогла добраться к бабушке в деревню, и там люди ее поначалу боялись, как приведения", – говорит Валентина Леонидовна.
Катю выходила бабушка, потом ее призвали в армию. Завод, на котором работала Нина, из Сталинграда решено было эвакуировать в Казань. По дороге Нина заболела малярией и в Казани умерла. Вся семья тяжело переживала очередную утрату.
"Когда открыли "Дорогу жизни", в Ленинграде произошли перемены, порцию хлеба на каждого увеличили до 500 граммов, начали ходить трамваи", – рассказывает блокадница.
К тому времени ей исполнилось 15 лет. Как и других подростков, Валентину вызвали в военкомат.
"Нам даже дали удостоверения. За мной было закреплено две крыши. На чердаке, где раньше сушили белье, стояли бочки с водой и ящики с песком. Нам выдали лопаты и щипцы для того, чтобы хватать зажигалки, которыми немцы поджигали здания. А мы должны были их найти и обезвредить.
Мы не боялись бегать по этим крышам, был даже какой-то азарт и радость от того, что мы тоже чем-то полезны своему городу. Между собой любили хвастаться, как будем бить немцев, если встретим, как сбросим их с этих крыш", – вспоминает собеседница.
Продолжая по ночам ловить "зажигалки", днем она уже работала на заводе.
"Начались жуткие обстрелы с Пулковских высот. Сначала летел один снаряд, по радио раздавалась сирена и объявляли, что сейчас большая вероятность обстрела такого-то района, а после включали этот ужасный "тук-тук-тук". Когда все смолкало и люди начинали выходить из убежищ, по ним стреляли с новой силой.
Однажды я попала под обстрел, когда возвращалась домой с работы. Уже объявили по радио, что нужно прятаться, и я увидела рядом подъезд, возле стоял мужчина. Я только успела подумать, как заскочу туда, и тут разорвался снаряд, и меня забросило в подъезд взрывной волной.
Очнулась, мужчина, раненный в шею, лежит на мне и хрипит. А кругом красная завеса, напротив была школа из красного кирпича, и это здание рухнуло. Тут подбежали дружинники, увезли мужчину, я назвала свой адрес и сказала, что дойду сама. Как бежала – не помню, обстрел продолжался.
Мама очень волновалась, она слышала, что стреляют с той стороны, откуда я иду с работы, вышла из квартиры, а я лежу на ступеньках", – говорит Валентина Леонидовна.
На Новый год подарили талончик в баню
Все мечтали о времени, когда кончится война, о том, как наедятся досыта и, наконец, выспятся.
"Спать не могли вообще, ночью бомбили, а днем обстреливали. Власти были уверены, что на этом фашист не остановится, и стали нас готовить к химическому нападению. Мне снова выделили два дома и назначили инструктором. Я собирала всех, кто остался, в основном стариков и детей, давала сигнал тревоги, делала очаг поражения, рассказывала об отравляющих газах и учила надевать противогаз", – вспоминает блокадница.
Она до сих пор помнит и горький вкус настойки на сосновых шишках, которую пили дети с опухшими деснами, чтобы не было цинги, и ощущения невероятной радости от прорыва блокады.
"Этот день я не забуду никогда. Люди выбегали из домов, обнимались и целовались со знакомыми и незнакомыми и впервые плакали от счастья. А потом маме на работе дали талончик… в баню, как раз под Новый год! И это был лучший подарок, настоящее счастье!" – улыбается Валентина Леонидовна.
В ее семье в живых остались родители и сестра Катя. Валентина после войны в Доме офицеров познакомилась с военным моряком, за которым, не раздумывая, уехала осваивать советский север. В их семье выросли два сына.
Коронавирус – это тоже война
Последние три года из-за болезни ног Валентина Леонидовна не выходит из квартиры.
"Раньше мы вместе с мужем лечились в военных госпиталях и всегда получали и полное обследование, и качественную медпомощь, и прекрасное обслуживание.
Последний раз я была в Гомельском областном госпитале уже одна после смерти мужа пять лет назад. И была очень разочарована и отсутствием обследований, да и вообще внимания к ветеранам, которых там уже практически не было", – по-своему отвечает на вопрос о подарках к празднику собеседница.
Больше за прошедшие пять лет, несмотря на ухудшающееся состояние здоровья, ей никто не предлагал посетить ни госпиталь, ни санаторий. Группу инвалидности родственники добились с трудом.
День Победы так и остался в жизни Валентины Дроздовой главным праздником, на который она каждый год приглашала много гостей, как на день рождения. Но в этом году сказала, что гостей не будет.
"Не хочу никого подвергать опасности. Я думаю, что коронавирус – это тоже своеобразная война", – с пониманием относится ветеран.
Читайте также:
- Мезенцев ответил переписывающим историю: как им в глаза смотреть будут?
Блокада в Ленинграде: выжить любой ценой