Российский писатель Евгений Водолазкин побывал на Минской книжной выставке. Во время общения с читателями ему пришлось конкурировать с соседними стендами, где не только говорили о литературе, но и пели, но Водолазкин победил и даже сам спел "Купалинку". А после побеседовал с корреспондентом Sputnik о времени, смерти и немного о том, почему ему кажется сложным написать житие современника.
Новая книга российского писателя Водолазкина называется "Брисбен". Это своего рода идеальный город на другом конце мира, в Австралии. А Брисбен Водолазкина внутри него самого, признал писатель.
- Евгений Германович, вы шокировали европейцев, сказав в одном из интервью, что ваша муза – это смерть.
- Помнить о смерти – это улучшать жизнь. Это оптимистическое высказывание, потому что без понимания тайны смерти в том смысле, в котором нам дано это постичь, мы не поймем жизни. Если жизнь кончается со смертью, то зачем жить? А если смерть – это только переход в другое состояние, совсем другое дело, появляется и смысл в жизни.
На Западе тоже пишут о смерти. Есть любопытные книги, которые я читал совсем недавно, но размышления о смерти и смысле жизни действительно характерны для русской литературы. Она эсхатологична и метафизична, может быть, поэтому и интересна на западе.
Там о смерти думают все меньше. Чем человек лучше живет, тем меньше ему хочется думать, что однажды он с этим расстанется. Мы же часто – хоть у нас тоже есть разные люди – не выносим смерть за скобки, потому что это часть жизни.
Но в фундаментальных чертах мы все похожи – и в России, и в Америке. Мы все живем и все умираем, и боимся умирать. Грустноватая у нас тема пошла, но если мы говорим на глубоком уровне, так и есть – все важные части человеческой жизни совершенно одинаковы в разных частях земного шара. Если мы говорим о чем-то, чего нет у них, возникает интерес.
Есть замечательная американская писательница Джанет Фитч, автор культового романа "Белый Олеандр", она неожиданно написала большую статью о "Лавре". Она говорит – когда мы, в России или на постсоветском пространстве, стараемся следовать западным образцам, мы неинтересны. Но когда мы начинаем говорить о том, что нас отличает, мы становимся интересны.
- Вы человек не жадный, сами так говорили о себе, и со своими персонажами можете легко чем-то поделиться. Скажем, фактами биографии. В литературе должно быть что-то от жизни?
- Должно быть, конечно. Литература должна быть подобной жизни, иначе никто не поверит, скажут – ну что это такое! Но она не должна сводиться к описанию повседневности, не должна лежать на земле. Она должна быть между землей и небом.
Нужно видеть землю во всех деталях, но не растворяться в повседневности. В этом задача писателя – найти баланс. Быть "авиатором", но который все видит. Ведь можно быть и таким авиатором, который находится за облаками и мало может сказать о земных делах. Нужно быть здесь и не здесь одновременно.
Время временно
- Насколько я поняла, по вашим книгам и сегодняшнему разговору с читателями, времени не существует?
- Время временно. Началось все с вечности и к вечности перейдет. В это верю я, в это верил Дмитрий Сергеевич Лихачев, во многом я развиваю тезисы, которые когда-то выразил он.
Сам я во времени часто возвращаюсь в детство. Я вспоминаю школу, это, наверное, самое любимое время. А потому уже – так.
- Врачеватель Лавр из вашего романа мог бы существовать не в средневековье, куда вы его поместили, а в настоящем времени?
- Мог бы. Я побоялся это делать, потому что это могло быть воспринято как нечто нежизненное, и обратился к тому времени, когда такие люди не были удивительны, когда существовали жанры, которые таких людей описывали – житие. Если бы я начал писать в жанре жития о современных людях, это было бы странно. Хотя у Федора Михайловича получалось. В романе "Идиот" святой существует в контексте современности Достоевского.
Интеллигенция – категория людей свободомыслящих. Это важная категория людей, но беда в том, что наша интеллигенция, и не только наша, в проявлении своей свободы не замечает - "свобода от чего-то" не всегда переходит к "свободе для чего-то".
Конструктивная свобода – это "свобода для". Я далек от того, чтобы кому-то давать советы, но мне кажется такая позиция недальновидной. Я не делю людей на верующих и неверующих, все мы стоим перед одной загадкой, и каждый по-своему ее решает. В этом смысле наши братские отношения верующих и неверующих могут привести к общему пониманию. Я надеюсь, что оно будет на территории веры.
Список книг от Водолазкина
- Сегодня я слушал замечательное выступление Павла Басинского и посоветовал бы почитать его книги. Я рекомендую читать русскую классику, главное в ней есть. Из современников – "Зеленый шатер" Людмилы Улицкой, "Репетиции" Владимира Шарова и роман Леонида Юзефовича "Самодержец пустыни".