Лариса Дмитриевна Глазырина – доктор педагогических наук, профессор. Ее имя знает каждый, кто связан с образованием и педагогикой. Она родилась во время войны в оккупированном Бресте. В судьбе ее семьи, как в капле воды, сошлась вся история ХХ века с ее зигзагами, трагедиями и необъяснимой заданностью торжества жизни и справедливости.
В преддверии 75-летия освобождения Беларуси корреспондент Sputnik Игорь Козлов поговорил с Ларисой Дмитриевной Глазыриной о жизни под оккупацией и о том, что осталось в памяти.
Судьбоносный приказ
Я родилась 1 февраля 1942 года в Бресте на улице Советской. Сюда родители переехали в 1939 году – отца перевели работать сразу после воссоединения с Западной Белоруссией. Отец – Дмитрий Тихонович Новиков, родился в Смоленске в семье священника. Дед, помимо исполнения церковных обязанностей, работал еще и кузнецом. А мать, Мария Николаевна Татур, родом с западных земель – родилась в деревне на границе с Польшей в белорусско-польской семье. Польский язык был для нее родным.
После окончания Тимирязевской академии в середине 30-х годов моего отца по распределению отправили в Минск в министерство сельского хозяйства. В отделе кадров академии не только моему отцу, но и всем выпускникам, направленным в разные регионы страны, был передан приказ Сталина жениться на местных девушках и завести семью по месту службы. Времена были строгие и суровые, мой отец, как настоящий коммунист, принял этот приказ буквально к исполнению. В первый же день в Минске в трамвае познакомился с вагоновожатой и предложил ей жениться. Так мои родители поженились и счастливо прожили всю жизнь.
Война
До переезда в Брест родители жили в Минске на улице Гарбарной, сейчас это улица Энгельса. Это здание сохранилось до сих пор – оно находится напротив театра юного зрителя. Сейчас здесь поликлиника, а после войны в этом здании была школа.
Когда началась война в семье было уже четыре сына – самый старший сын Леонид, Вилиор, Валерий и Анатолий. Троих моих братьев я никогда не видела. Вилиор, Валерий и Анатолий погибли в первый день войны 22 июня 1941 года, когда бежали к Муховцу спасаться от бомбежки. Мать всю жизнь, до конца своих дней вспоминала о трех сыновьях, которых потеряла в первый день войны.
Этот день она помнила всегда. Мать рассказывала, что "партийцы" – так она называла нашего отца и его коллег, хотя сама была также коммунисткой – в то июньское утро выпрыгивали из окон – кто в чем был – и бежали к месту работы, чтобы забрать самые ценные документы. Отец, как и все его партийные коллеги, ушел в лес в партизанский отряд. Все знали, что оставаться в городе – это верная смерть.
В 1942 году, когда уже появилась я, по Бресту прошел слух, что нас будут принудительно угонять в Германию. Отец узнал об этом в партизанском отряде и решил прийти проститься – забирать нас было некуда. Так поступили многие его коллеги и жестоко поплатились за это – практически все они были пойманы во время облавы. Немцы приказали их всех расстрелять. Расстрельная команда состояла из польских полицаев. Мать за золото договорилась с ними, что они не расстреляют отца. Отпустить они его не могли, но пообещали, что только ранят. В него тоже стреляли, но лишь прострелили ребра и задели легкое. Он лежал вместе с расстрелянными коммунистами до ночи. В темноте полицаи принесли его к нам домой. Там его выходила мать. Мы жили впятером – мать, отец, бабушка по матери, я и старший брат Леонид.
Знаки не стираются
Вторая облава, проведенная в том же 1942 году, закончилась для нашей семьи отправкой в Кенигсберг, в Восточную Пруссию. Так мы стали остарбайтерами. В Кенигсберге находился рынок, на котором немцы покупали себе рабочую силу – тех, кто понравится. Нашу семью купила бездетная немецкая семья бауэра. Бауэр в переводе с немецкого – сельский хозяин. Немец очень обрадовался своему приобретению, узнав, что наш отец – аграрий.
Воспоминания родителей об этой немецкой семье были самыми теплыми. Во время наступления Красной армии, когда немцы бежали из Кенигсберга, хозяин предлагал моему отцу вместе со всей семьей последовать за ними в Германию. Отец отказался. При отступлении немецкая семья хотела забрать меня с собой – очень уж я им понравилась. Мама бежала за машиной, цеплялась за бампер. Сердце у немки не выдержало, она сказала мужу остановить машину и отдала меня матери.
Одним из ярких воспоминаний раннего детства остались нашивки с номерами, которые носили все взрослые. Не такие, как в концлагерях, где номера набивали татуировками на теле. Но и они, эти нашивки с номерами, не стираются из памяти. Как не уйдет и осознание того, что нас всех могло ждать в случае победы немцев в той войне. Отношение к нам было такое же, как к животным на фермах – номера, примитивные загоны для жилья…
Бухта Находка
После освобождения отца отправили на Дальний Восток в бухту Находка Приморского края. Ему, как и всей нашей семье (а в 1943 году в Кенигсберге родился наш брат Виктор), было запрещено жить в европейской части СССР. Сегодня мало кто помнит, что в советское время в анкетах была такая графа "проживали ли вы на оккупированной территории во время войны". Это стало серьезной проблемой для всех, кто во взрослом возрасте оказался на оккупированной территории.
В 1947 году у моих родителей появился седьмой – и последний – ребенок. Девочку назвали Еленой. Сейчас ее имя знает весь мир – это четырехкратная олимпийская чемпионка по фехтованию Елена Белова. Единственная советская фехтовальщица, победившая в личном первенстве на Олимпиаде 1968 года в Мехико.
В Находке нас с братом Виктором воспитывал пленный японец. Он доставал из-под коры белых червей, жарил и заставлял их есть. Виктор всячески противился, а я ела с большим удовольствием. У Лены была няня-японка, которая обожала эту кучерявую девочку. Японка была очень образованным человеком и за курчавость Лены называла ее "Пушкин-зон".
Одно из ярких воспоминаний жизни на Дальнем Востоке – ученый уж, который приползал из леса к отцу во время обеда. Отец кормил его тем, что ел сам. Мой брат Виктор уже тогда наблюдал за животными с огромным интересом. Позже он стал известным ветеринарным врачом в Минске. И одним из первых ликвидаторов последствий Чернобыльской аварии в 1986 году. В том же году его не стало из-за лучевой болезни. Эта боль для меня не прошла и сегодня.
Самый старший брат Леонид окончил два курса консерватории, когда его призвали в армию. Голос у него был бесподобный, ему прочили большую певческую карьеру. После армии он уехал на Сахалин, где всю жизнь проработал директором дворца культуры. Его сегодня тоже нет. От всей нашей некогда большой семьи остались только я и Лена.
И снова Минск
В 1949 году отцу разрешили вернуться на "большую землю". Он очень хотел переехать с семьей в Москву, но власти разрешили переехать только в Минск. Мы жили на улице Либаво-Роменской. Я помню первый автобус и первый троллейбус, который ездил по нынешней улице Маяковского. Никогда не забуду свою 15-ю школу, которой сегодня уже нет, Лошицкий парк с неизменными "кавказскими" конфетами, которые отец покупал по поводу выхода семьи "в люди".
Как и все мои сверстники я перезанималась практически всеми видами спорта. "Заразила" спортом и свою сестру Елену, уговорив ее покинуть любимый ею баскетбол и перейти в фехтование. Это была уже другая мирная жизнь, со своими радостями и своими трагедиями. И это уже другой, отдельный разговор.
