Ольга Савицкая, Sputnik.
Нет такого актера, который однажды не мечтал бы сыграть Гамлета. Сергею Чекересу, артисту Русского театра им. Горького удача улыбнулась. Слова "пробуем тебя на Гамлета" он услышал от Бориса Луценко. С тех пор сыграл на сцене Русского театра множество ролей, среди которых были герои-любовники, герцоги, лорды, идеальные мужья и даже итальянские маски. Но, оказывается, он всегда мечтал о роли наглеца и психопата.
Накануне дня рождения актера Sputnik поговорил с ним о жизни и органичности в профессии.
Профессия пришла ко мне сама
— Некоторые стремятся в профессию с детства, чувствуя свою одаренность. А я не задумывался об этом. Занимался спортом, учился в школе, был усидчивым парнем. Усердие это, вероятно, передалось от отца, который всегда был примером для меня. Мой родной Кривой Рог — город руды и металла. Родители работали на металлургическом комбинате. Какая уж тут карьера артиста? Я, скорее, мог представить себя врачом.
За полгода до окончания школы начались чудеса. Думаю, что это какое-то божественное провидение. На одном из школьных вечеров меня заметили и пригласили участвовать в новогоднем спектакле для детей. После премьеры в ДК металлургов руководитель драмкружка порекомендовала мне поступать в Киевский театральный институт. Отец не понимал моего выбора, но и запретить не мог, потому что был строг, но справедлив.
Первое решение, интуитивное, подсознательное — самое верное, то, что ведет тебя. Сейчас я понимаю, что не ошибся.
На вступительных экзаменах в сшитом мамой специально для выпускного вечера белом костюме, черной рубашке и галстуке-селедке из какого-то полиэстера я старательно исполнял "Белые дни" Виктора Цоя, творчество которого любил и люблю. Я был такой смешной гусь с длинной шеей и модной челкой на глазах. Как это ни удивительно, но все же, поступил. Меня взял к себе Юрий Николаевич Мажуга, народный артист СССР.
После учебы по распределению попал в Херсонский областной музыкально-драматический театр к знаменитому режиссеру Владимиру Владимировичу Бегме. В его мюзикле "Три мушкетера" посчастливилось сыграть Д'Артаньяна. В памяти херсонских театралов я именно им и остался. Вот это была слава! Даже на призывном участке меня встречали: "О, Д'Артаньян явился!" В Херсоне я почти ушел в армию, но в последний момент мне сказали — свободен… Когда вышел за ворота, понял: это судьба.
Минск, в котором не планировал задержаться
— В Минске оставаться я вообще-то не планировал, грезил о Киеве. Но однажды я оказался здесь и зашел Русский театр… Я в Минске уже 18 лет и понимаю — да, мне сюда. Мне здесь комфортно, тепло. Главный режиссер Русского театра Борис Луценко произвел на меня неизгладимое впечатление. Я сразу понял, что это космический уровень, это уже не Херсон. А потом мне предложили попробоваться в "Гамлете". На первой читке присутствовал Ростислав Янковский. Я читал свой первый монолог и твердил себе: терпи, все это когда-нибудь закончится. Но потихонечку адаптировался, вжился.
Первые лет десять после института я был увлечен сам собой. На сцене привык к главным ролям. Был уверен, что все валятся снопами, когда я куда-нибудь прихожу. К сожалению, из этого сотканы артисты, из любви к себе. Оскар Уайльд назвал это "романом, который длится всю жизнь".
А потом понял, что все это вторично. А ведь время наше ограничено. Как-то я в очередной раз убивал на сцене Полония. Было мне лет 30. Стою за кулисами и думаю: вот выйду сейчас такой убедительный на сцену, и все как всегда, так привычно… И в этот момент я вдруг осознал, что вокруг люди. И хотя молодым актерам нередко говорят, что надо уметь от всех абстрагироваться, быть одному на сцене, я вдруг понял — невозможно жить в своем коконе. Театр — это партнерство. И только когда ты сам умеешь отдавать что-то людям, можешь получать что-то взамен.
Режиссер чувствует меня катастрофическим образом
— Валентина Еренькова — это мое солнце. Она меня чувствует каким-то катастрофическим образом. Вот уже 18 лет. В Русском театре мы с ней сделали, по-моему, уже семь спектаклей. Наша первая работа, которую Минск недооценил в свое время, называлась "Папа, папа, бедный папа, ты не вылезешь из шкафа, ты повешен нашей мамой между платьем и пижамой" Артура Копита. С той поры и завязались творческие отношения. Я всецело ей доверяю. Она очень сильная, требовательная, интуитивная.
А еще я очень люблю наш спектакль "Чудаки". Валентина Еренькова открыла для меня Горького. Редкая по сегодняшним временам пьеса, в которой есть свет, ведь везде драмы. А здесь что ни слово — то особый, горьковский свет. Костюмы для постановки делал Иван Айплатов. Все было броско, ярко, необычно… По духу, по замесу это было настоящее чудо жизни. Я играл писателя Мастакова. В одном из монологов он говорил: "Все люди живут вокруг нас вторые, третьи жизни, а я родился впервые, поэтому я счастлив. Я молод и безгранично люблю все красивое, яркое…" Я так любил произносить эти слова! Ведь мы все общаемся со зрителями с помощью авторского текста. И это бесценно, когда созвучно с тем, что происходит в тебе самом. Когда судьба тебе дарит такой материал, тогда ты искренен. И понимаешь, что в твоем выходе на сцену действительно есть смысл.
Валентина Григорьевна — моя батарейка. Когда она берет меня в новую постановку, это становится всегда неожиданным разворотом. Одно время я постоянно играл героев-любовников. Это хотя и напряженная, но рутина. Главное было не перепутать женские имена в разных спектаклях. И вдруг Еренькова приглашает меня в "Укрощение строптивой" по Шекспиру. Играть надо наглеца, психопата. Это стало для меня настоящей встряской.
Особая жизнь репетиций
— Я не могу представить для себя другое ремесло. Когда на афише появляется название, которое мне нравится, я начинаю жить в особом режиме. Когда с удовольствием идешь на репетиции и не впускаешь в себя ничего другого. Я очень люблю свою работу, но меня не надо трогать, это процесс, который происходит внутри.
В спектакле "Я твоя невеста" по Виктору Астафьеву мы играли солдат в военном госпитале. У меня была шикарная роль — Афоня, простой мужик, отец семейства, тяжело раненый в бою, с перевязанными бинтами глазами. Во время репетиций нам выдавали матрасики. У пацанов были диалоги. А у меня буквально пара слов. Из-под повязки я наблюдал за коллегами. И в какой-то момент увидел, что вот здесь и сейчас, на репетиции, возникает эта придуманная, несуществующая жизнь. Сигареточка переходит от одного к другому, слова журчат. И возникает какая-то магия. И все идет так слаженно, будто они на этой сцене вечность. А на следующей репетиции это может исчезнуть. Репетиция — это особая жизнь.
Есть такое свойство профессии — органичность. Когда артист по настоящему живет в своей роли. И без внутреннего напряжения, без полной отдачи этого не добиться. Поэтому у меня есть чем заниматься в этом смысле, сколько работаю, столько точу свой внутренний инструмент. Я давно выбрал систему координат: нельзя врать. Я искренне делаю то, что делаю. Энергия, которую вкладываешь в роль, обязательно переходит к зрителю. Именно на этом уровне они и запоминают тебя как артиста.
