Для Гродненского медицинского университета, который в этом году отметит свое шестидесятилетие, Олег Хоров — фигура знаковая: профессор, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой оториноларингологии, член экспертного совета Высшей Аттестационной комиссии.
Дело здесь не в должностях, званиях и степенях, этим в Гродненском меде никого не удивишь. Дело в подходах и позиции профессора Хорова, которые всегда привлекают внимание своей нестандартностью понимания ситуации, глубиной мысли и предельным рационализмом. Об этом и многом другом Игорь Козлов побеседовал с профессором Хоровым специально для Sputnik.
Человек должен жить, а не доживать
— Олег Генрихович, в одном из интервью известный российский кинорежиссер Алексей Герман на вопрос о здоровье после болезни, уходя от конкретного ответа, философски заметил, что, по его мнению, профессия врача самая беспомощная из всех существующих на земле.
— В этой позиции заключен очень глубокий смысл. Суть его состоит в том, что с одной стороны человек по своей природе конечен, а с другой то, что понимание природы человека, его особенностей во всех проявлениях бесконечно. Мы всегда будем стремиться понять самих себя и никогда не поймем до конца. Есть три субстанции, которые человек всегда хотел понять и знать: наука, смерть и музыка. И если предположить, что человек, в конце концов, поймет все это, то жизнь потеряет всякий смысл.
Поясню конкретнее баз пафоса и философских размышлений. Сегодня с ростом продолжительности жизни наблюдается устойчивый рост онкологических заболеваний. Мнений о причинах этого очень много. Недавно я прочитал одну из теорий, согласно которой онкология запрограммирована в человеческом организме, как и иммунитет. Согласно ей, когда человек исчерпывает свой ресурс, включаются защитные механизмы саморазрушения — сама природа говорит о том, что нужно уходить. Понятно, что это не наука, это одна из гипотез, которая говорит о том, что человек должен жить, а не доживать. В молодом возрасте внутренние резервы, которые мы называем иммунитетом, помогают человеку выжить, а в старости — уйти.
А что касается особенности нашей профессии, то здесь — сколько работаешь, столько учишься. Я всю свою жизнь ощущаю себя учеником.
Уезжают лучшие
— В последнее время заметно активизировался процесс вхождения национальной системы образования в Болонский процесс. Нужно ли это вообще и что это дает нашей системе образования?
— В последние два десятилетия мы постоянно находимся в режиме перманентной реформы в системе образования. Здесь есть два фактора – форма и содержание. Если по содержанию отечественного образования более-менее все понятно, в ведущих вузах оно находится на весьма приличном уровне, то по формальным признакам есть вопросы.
Вхождение в Болонский процесс нужно нам, а не европейцам. Мы не идем в Европу, как пишут некоторые СМИ, мы в ней географически и исторически находимся. В этом вопросе есть один аспект, о котором многие не хотят говорить вслух. Для нашего с вами поколения этот вопрос не принципиален, а для нового поколения он является основным. Для молодежи признание дипломов наших вузов является принципиальным, для них образование – гарант всей будущей жизни и карьеры. И, главное, они хотят быть свободными. Игнорировать этот процесс – значит не замечать очевидного. Можно оставить все как есть, но новое поколение проголосует ногами. Процесс поступления в европейские вузы, если есть такая возможность, не остановить.
Даже с пониманием, что на родине система подготовки выше, формальная сторона вопроса берет приоритет. Уезжают лучшие. И жизнь показывает, что назад, домой, они не возвращаются.
— Много ли отличий в системе подготовки врачей в нашей стране и странах ЕС?
— Различия очень большие. Мы готовим специалистов с высшим образованием шесть лет. После четырех лет начинается специализация. Седьмой год обучения – это интернатура. После нее мы имеем уже готового врача.
В Европе первые шесть лет идет обучение по классическому базовому университетскому курсу. После этого — еще шесть лет, из которых один год отдается на обязательный курс общемедицинской подготовки на базах лечебных учреждений, который включает хирургию, например, для оториноларинголога. Будущий врач выступает в качестве помощника врача. Он проходит курс практического обучения в резидентуре, является резидентом, у нас этого нет. И только после этого он получает диплом врача. То есть полноценным врачом становится к тридцати годам. Это одна из причин, почему медицинские услуги на Западе стоят очень дорого.
Разумеется, никто не говорит о том, что в нашей системе подготовки все нужно сломать и перевести на западную систему обучения. Это стоит безумных денег. Никто в Европе не ставит под сомнение приличный уровень белорусской медицины. Точно так же, как никто у нас в стране не игнорирует европейский опыт, мы изучаем новые медицинские технологии, закупаем оборудование для медицинских целей. Но есть формальные признаки, которые являются серьезным препятствием для нас. Нельзя жить в плену советской системы высшего образования и принципов функционирования советской науки. Мы живем в принципиально других условиях.
Миф советской образовательной системы
— Давайте уточним. Для многих сегодня система подготовки в высшей школе в СССР является абсолютным ориентиром. Что, на ваш взгляд, является самым сложным в преодолении этого стереотипа?
— Советская система высшей школы выполняла те задачи, которые перед ней ставились. Для своего времени она была вполне приличной. В ранний советский период ликвидировалось обособление вузов, все ставилось на поток выполнения социальных задач. Затем по умолчанию от этой практики отказались, понимая, что каждый университет имеет свои особенности, традиции и так далее.
Замечу, что и сегодня есть весьма влиятельные голоса, призывающие унифицировать систему подготовки в университетах. Оговорюсь сразу, что это не касается медицинских вузов. А в позднесоветский период она была очень инерционной. А эта инерционность всегда имела и имеет практику самовоспроизводства, неспособность идти в ногу со временем.
От той советской системы остался миф, что она была самая-самая. Все чаще раздаются голоса, что сроки обучения в вузах можно безболезненно сократить. Это не касается медицинских специальностей, нам сокращаться некуда. Аргументы сторонников сокращения сроков обучения выглядят весьма убедительно: в советских институтах и университетах учились по пять лет, но при этом месяц обучения уходил на сельхозработы и раз в неделю была военная подготовка, которой сегодня нет. Все это позволяет безболезненно сократить срок обучения на полгода. Если убрать блок социально-гуманитарных дисциплин, то вполне можно выйти и на четыре года. И это тоже будет высшим образованием. Но в классическом университете нужно учиться пять лет, с максимальной нагрузкой по фундаментальный дисциплинам в области точных и естественных наук.
У нас сегодня университетами стали практически все высшие учебные заведения. В последние пятнадцать лет университеты открылись даже в районных центрах. Согласитесь, что между общепризнанными учебными заведениями в нашей стране и открывшимися вновь дистанция огромного размера.
В космос "полетела" классическая гимназия
— Каково ваше видение развития национальной науки?
— Здесь мы тоже подвержены определенным стереотипам советского прошлого. Я, возможно, навлеку гнев своих коллег по научному сообществу, но все же скажу, что для белорусской науки приоритетными должны быть прикладные, а не фундаментальные исследования. Фундаментальные исследования в нашей стране возможны, на мой взгляд, только там, где есть традиции и сложившиеся научные школы. Нам это просто не по карману. Сегодня нет стран, которые могут сказать, что они самодостаточны по всем направлениям научной деятельности, включая США, Китай, Россию, Германию и Англию. Ядерная программа в США стала возможна только после того, как американцы собрали у себя весь цвет европейской науки. То же самое относится и к космосу. Многие разработки были взяты из работ немецких ученых после победы в войне над Германией.
Но здесь есть та взаимосвязь, о которой сегодня не принято говорить. Все советские достижения в различных областях научной деятельности опирались на систему среднего и высшего образования классических гимназий и университетов Российской империи. Королев, Келдыш, Курчатов и многие другие проходили обучение по тем программам.
Администратор и научная степень
— Вы ученый-практик, который разработал со своими коллегами многое из того, что называют прорывными открытиями в области оториноларингологии. Что бы вы изменили в отечественной науке?
— Если говорить об административных процедурах, которые были утверждены еще Сталиным, то их изменения некритичны. Почти все постсоветское пространство, кроме прибалтов, пользуется этим. Я имею в виду двухступенчатую систему ученых степеней – кандидат наук, затем доктор наук.
В мире есть одна ученая степень – доктор наук. Это более рационально. Причина проста: в нашей среде важно имя, все остальное несущественно. И если есть сложившееся имя в профессиональной среде, то все предлагающиеся к этому регалии приходят сами по себе со временем.
Но мне бы хотелось напомнить, что такое двухступенчатая система. В инструкции, утвержденной Сталиным по поводу ученых степеней, я читал ее, было записано, что кандидатом наук признается тот, "кто овладел научным методом" в своих исследованиях. Докторская ступень предполагает некую новизну в той области, в которой написана диссертация.
У двухступенчатой системы есть один существенный недостаток. Если брать средний возраст, когда человек защищает докторскую диссертацию, то это где-то около пятидесяти лет. То есть, основную часть своей профессиональной жизни он работает "на себя". А когда же он будет отдавать обществу то, на что способен? По процедурным вопросам докторская диссертация очень затратна по времени, и ее защита затягивается на годы. Плюс ко всему должна срабатывать и мотивация. Я знаю очень много ученых, которые не стали докторами наук только по этой причине – нет мотивации, и прежде всего — карьерной. Зачем писать докторскую, если продвижение ученого по административной лестнице может происходить без нее?
Мне могут сказать, что я завидую коллегам и основным критерием выступает наличие организаторских качеств управленца. Но здесь тоже не все просто, речь идет о руководителях не просто высших учебных заведений, а университетов. Статусные вещи в нашей среде никто не отменял. Оговорюсь сразу, что я никогда на подобные должности не претендовал, круг моих профессиональных интересов всегда лежал только в области науки.
Сколько стоит возвращение слуха?
— Вы вместе со своими коллегами создали эндопротез цепи слуховых косточек "Унислух", который позволяет вернуть слух многим пациентам. Чего ждать и что мешает практическим разработкам представителям гродненской школы ученых?
— Ничего не мешает, но в области прикладных исследований у нас сегодня сложилась парадоксальная ситуация. Государство выделяет достаточно средств для исследований в прикладной области. Но есть одно "но". Заключается оно в том, что новая разработка должна иметь высочайший экономический эффект. Когда я слышу публичные призывы о том, что рубль, вложенный в прикладные исследования, должен давать десять рублей прибыли, меня берет оторопь.
Я занимаюсь научными исследованиями, а не работаю в казино. Сколько стоит возвращение слуха одному ребенку? Как я могу точно определить, сколько эндопротезов нужно сегодня на рынке? Или сколько нужно изобретенных нами насадок для гидровакуумной аспирации "Лорвак" для лечения тонзиллитов? Я не коммерсант, нашей науке не хватает квалифицированного менеджмента. Не каждый ученый может этим заниматься. Изобретение должно быть востребовано на рынке, а не наоборот. Нашей прикладной науке мешает провинциальность и подходы натурального хозяйства. Порой нам кажется, что такими мелочами, как реклама, изучение возможного рынка сбыта, мощная медийная раскрутка, можно пренебречь. С чего начиналась медицинская империя известного офтальмолога Святослава Федорова? Со статьи в "Известиях" Анатолия Аграновского "Открытие доктора Федорова".
Интерес к клинике Федорова был столь высок, что многие, зная, что у нас в Беларуси эти же операции делаются на более высоком уровне, ехали, тем не менее, к Федорову, что было многократно накладнее в плане денег в советское время. Мы очень часто думаем, что если о чем-то новом мы знаем у себя дома, то об этом знают все. Это далеко не так.
