Десять лет после майдана: воспоминания журналистов, работавших в Киеве

Ровно десять лет назад на Украине случился вооруженный государственный переворот, за которым последовали полномасштабные боевые действия в Донбассе. Причины и последствия тех событий до сих пор обсуждают политики и эксперты.

Sputnik поговорил с журналистами, работавшими на майдане, – о том, в каких условиях им пришлось выполнять свой профессиональный долг и что они думают о произошедшем. Беседу с ними мы построили в формате от первого лица.

…Мы прилетели в Киев на самолете из Минска в конце февраля – менять съемочную группу, которая работала там с самого начала. И, конечно, сразу отправились на майдан – "освежать" картинку. Первое, что увидели – горящие покрышки, дым и повсюду копоть. На зданиях и деревьях следы от пуль.

Все подступы к майдану были перекрыты, все забаррикадировано, и с камерой в этих условиях передвигаться было трудно. Идти в первый раз на площадь, конечно, было страшно: люди понимали, что мы журналисты. Со спины кто-то перешептывался между собой: если это россияне, нужно, значит, ножиком в бок.

Проход на майдан был через баррикады, а там сидели ребятки непростые – вооруженные. Чтобы попасть туда, нужно было сделать лицо "клином". В журналистике я давно и уже привык: если хочешь куда-то пройти, нужно быть невозмутимым и идти. Если начнешь суетиться – ты попал.

Снимать никто не запрещал – в этом плане делай что хочешь. Но потом радикалы постепенно начали вычислять российских журналистов, записывающих стендапы прямо из окон квартир, которые они арендовали с видом на площадь. Поэтому часто приходилось менять жилье. Наша группа переезжала несколько раз, хотя мы особо не светились.

Однажды во время съемки на одном из рынков у нас спросили паспорта, и это тот случай, когда белорусские документы сыграли нам на руку. К белорусам украинцы были всегда более лояльны, чем к россиянам. Свои рабочие удостоверения мы естественно показывать не стали, поскольку до этого нам дали понять: узнаем, что российское ТВ, порежем. Прямо в лицо так и сказали.

Помню, как пошли в магазин, а за мной в очереди стал мужчина в камуфляже, с пистолетом и топором в руках. Испугался? Не то слово! Но большого удивления не испытал, потому что на майдане практически все так ходили.

Еще помню, как я удивлялся быту на майдане: в одном месте люди в огромном чане варят себе борщ, в другом жгут покрышки, взрывают петарды. И все это в феврале – в снег и слякоть.

Иногда работать приходилось сутками. Телевизор в нашей квартире был всегда включен на парламентской "волне", мы в прямом эфире смотрели заседания в Верховной раде, чтобы быть готовыми отреагировать на любое решение депутатов. Но работали мы не только в Киеве.

В конце апреля поехали в Одессу снимать репортаж о местных "майдановцах" – как раз за неделю до того, как там сожгли Дом профсоюзов. Это была трагедия, мы не понимали, как такое возможно. Своими глазами это не видели, лишь потом узнали, что произошло.

Наверное, майдан стал самым напряженным временем в моей профессиональной карьере. Но в нашей работе нужно быть готовым ко всему и всегда, иначе я бы не пошел на эту работу.

…Это не первая революция, которую я видел на Украине. Первая была еще в 2004 году ("оранжевая революция" – Sputnik), поводом для которой стали массовые фальсификации во время выборов президента. Но майдан не был революцией как таковой – это был прямой вооруженный переворот, у которого не было никаких электоральных оснований, а просто был захват власти и изгнание законно избранного президента под предлогами европейской интеграции. Тогда в 2014-м было понятно, что в стране началась гражданская война.

Конечно, за теми событиями я следил с первого дня, поскольку это было моей непосредственной работой. В первых числах декабря (2013 года – Sputnik) состоялась первая попытка штурма администрации президента. С использованием цепей, бит и тому подобного. Для этого были задействованы неплохо организованные люди, в основном, кстати, из среды футбольных хулиганов. И уже тогда стало понятно, что про мирные протесты можно забыть.

Когда ты становишься свидетелем начала гражданской войны, то все чрезвычайно. Понимаете, когда на ваших глазах расстреливают сотрудников милиции и грузят их в машину скорой помощи, а через три минуты сообщают, что не довезли – ранения оказались смертельными – в этом нет ничего обыденного, все чрезвычайно.

Не могу сказать, что я постоянно испытывал чувство страха. Знал, что вот там, например, опасность, и ты от нее страхуешься самопроизвольно. Было понятно, что страна находится на пороге разворачивающейся огромной драмы. И было понимание, что все это точно приведет к большой трагедии – так оно и произошло.

…То, как начинался Евромайдан в ноябре 2013 года, помню прекрасно – словно это случилось вчера. Тогда Янукович (президент Украины Виктор Янукович – Sputnik) уехал в Вильнюс для подписания (а в итоге, как выяснилось, неподписания) соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС. То, что майдан назревал, было ясно уже давно, и это (саммит в Вильнюсе – Sputnik) стало очередным триггером. Украинцы, дай им любой повод, тут же выйдут на улицы. Не важно: что и чего. Главное – флаги, транспаранты, бубны, барабаны, покрышки…

В самом начале майдана, в ноябре 2013-го, это были песни, танцы, гвалты, постоянные концерты на площади с участием известных украинских групп, шапито. Еще не было никаких баррикад, ничего этого даже и близко не было.

Люди хотели перемен, это был здравый протест. Они ничего плохого не желали и тогда еще не требовали отставки Януковича. Пока не появился ультранационалистический блок – "Правый сектор" (запрещен в РФ).

В начале декабря произошло первое столкновение между участниками протестов и правоохранительными органами на Банковой, когда на тракторе в центре майдана появился тогдашний депутат Петр Порошенко. Как сейчас помню: я положил штатив на землю, чтобы записать стендап. Через минуту смотрю, а мой штатив уже летит в милицию.

Беспорядки начали нарастать, но к Рождеству, как ни странно, все как будто затухло. На майдане оставались единицы, казалось, что люди были уже готовы разойтись, а правоохранители могли запросто зачистить улицы, площадь, здание киевской мэрии, Октябрьский дворец, консерватории и другие, которые были заняты протестующими. Но ощущения были обманчивы.

В конце 2013 года нам стали поступать угрозы от "неравнодушных". Тогда же по одному из украинских телеканалов бегущей строкой давались два мобильных номера – мой и Киселева (замгендиректора ВГТРК и гендиректора медиагруппы "Россия сегодня" Дмитрия Киселева – Sputnik). Со словами: это пропагандоны, звоните им круглосуточно. Звонили каждый день, поступали угрозы: мы знаем, как тебя найти, мы сейчас к тебе придем, тебя порешаем и так далее и тому подобное.

Кстати, на улице к нам относились вполне нормально. Но только до Крыма (вхождение Крымского полуострова в состав России в марте 2014 года – Sputnik). Потом люди в Киеве отказывались понимать, что это не Россия забрала Крым, а то, что Крым от них ушел. Этот момент никак не укладывался у них в головах.

Несмотря на то что на Украине к тому моменту уже были заблокированы все российские телеканалы, нас люди смотрели и даже узнавали. Как-то иду по улице (а у нас съемная квартира была рядом с Крещатиком), останавливается дорогущая машина, из нее выходит сирийский бизнесмен. Видит меня и говорит: "Смотрю вас и понимаю, что только вы рассказываете правду". Я с одной стороны опешил, с другой мне стало чертовски приятно. И это говорили иностранцы, что очень показательно.