Герои моего фоторомана: звезда белорусской журналистики Юрий Иванов

Мальчик держал в руках фотоаппарат и улыбался. Ему нравилось делать снимки. Он вдруг осознал, что может останавливать время, ведь там, на фотокарточке, оно осталось прежним, а значит, из настоящего ты в своем представлении можешь перенестись в прошлое.

Тогда он еще не знал, что подарок отца в значительной степени определит его будущее, что спустя полвека в Русском театре Минска будут отмечать его юбилей, что спектакль в его честь поставит знаменитый режиссер Борис Луценко по пьесе Елены Поповой, а прямо на сцене академик Анатолий Рубинов споет про него песню собственного сочинения:

Мальчик с фотоаппаратом не мог тогда знать, что станет знаменитым фотокорреспондентом, что его снимки будут напечатаны в самых известных газетах и журналах мира, а выставки его работ с успехом пройдут на всех континентах нашей планеты, что его друзьями станут президенты, великие писатели, музыканты и спортсмены, что он будет автором книг, а на его стихи напишут песни композитор Игорь Лученок и музыкант Владимир Мулявин, легендарный создатель ансамбля "Песняры".

Когда я слышу расхожую фразу о том, что "фотограф щелкает", мне становится обидно за всех создателей фотографических шедевров. Ведь прежде чем "щелкнуть", Юра Иванов научился выстраивать мизансцену кадра, составлять его пропорцию, глубину, необычность ракурса, парадоксальность ситуации.

Он залезал на самые высокие крыши зданий, заходил в клетку к хищникам, возносился на пожарной стреле выше Олимпийского огня, трясся в "полуторке", снимая бешено скачущую тройку с песняром Мулявиным в роли извозчика, фотографировал медведя в опасной близости или облетал на вертолете Чернобыльскую зону отчуждения, снимая на пленку живущих там вопреки всему стариков и детей.

Юрий Иванов родился 17 июня 1939 года в Симферополе. Потом была война, и завод, где работал отец, перевели в Уральск. В 1956 году с родителями переехал в Минск. Поступил в Политехнический институт. Учился на вечернем отделении, днем работал на заводе радиоаппаратуры монтажником. После первого курса призвали в армию. Служил на космодроме в Плесецке.

В Минск вернулся рядовой запаса Иванов уже заядлым гуманитарием: стихи писал, статьи, рисовал. В 1962 году организовал сатирическую газету "РИФ" ("Рисунки Исчезающих Фигур") при райкоме комсомола. Его заметили, взяли в "Знаменку", потом в "Советскую Белоруссию" и вот оно – приглашение в АПН, журналистский Эверест того времени.

Сейчас, через 60 лет работы корреспондентом, он скажет: "Приятно то, что никогда не искал работу, она сама меня находила".

Юрия Иванова часто называют летописцем современной Беларуси, только у него в руках не перо, а фотоаппарат. Могла быть кисть живописца или лира поэта, резец скульптора или скрипка музыканта, но это не изменило бы его сути художника, создающего свой мир, идущего своей дорогой. Какой? Об этом говорит сам Юрий Иванов:

– Все началась в кабинете начальника Белорусской железной дороги, которому понравились мои фотографии, и он сказал: "А снимите фильм о железной дороге, только по-настоящему…". Пообещав подумать, я обратился к своему другу режиссеру Володе Третьякову, и мы начали писать сценарий. Тут же пришли к мысли, что, прежде всего, необходима песня, которая будет держать сюжет. Работа кипела, но песни не было. Пошел к Владимиру Георгиевичу Мулявину, гремевшему тогда со своими "Песнярами" на весь мир.

Тот неожиданно легко согласился, проникнувшись дорожной романтикой, как и мы с Третьяковым. За текстом я обратился к профессиональному поэту-песеннику, но тот много денег запросил, а их-то и не было. Побежал к Геннадию Буравкину, с которым был хорошо знаком. Тот согласился, но шло время, а текста песни не было, в силу занятости поэта, который в то время руководил Белорусской телерадиокомпанией. Тут объявился Мулявин, который в нетерпении требовал текст.

Это случилось ранним летним утром, часов около пяти я проснулся, и в голове возникли строчки: "Дорога жизни, путь к себе, у вечности в плену… ". Строчу на машинке, все записал и помчался в филармонию. Мулявин прочитал текст и спросил: "Ты ж сказал, что будет на белорусском?". Я молчал, как партизан, и маэстро догадался: "Юра, так это ты написал?". Он тут же сел за пианино и наиграл припев: "Дорог на свете есть немало, своя дороже, чем чужая. Сын, в добрый путь, сказала мама, меня в дорогу провожая…".

Мы записали песню на видео в авторском исполнении и… это было последнее сочинение Владимира Мулявина. Когда хоронили великого Песняра, то прозвучала на БТ эта песня и было объявлено, что она – последняя…

– В 1978 году Петру Мироновичу Машерову исполнилось 60 лет и по заданию АПН я делал репортаж поздравлений юбиляру в его кабинете по улице К. Маркса, 5. Со мной в паре работал Роман Фарбер, который делал парадные снимки, а я отвечал за репортажные. Машеров счел нужным представить Фарбера, объяснив членам ЦК, что он фотограф, который делает художественное фото, и, указав на меня, добавил: "А этот – для газеты".

Очень разные люди поздравляли Машерова: коллективы предприятий, вузы, короче все заходили к нему в кабинет, он принимал поздравления, жал руки и прощался. Вдруг Петр Миронович как-то неожиданно изменился, когда к нему в кабинет вошли обычные с виду люди: лицо его разгладилось, глаза потеплели и, я увидел совершенно другого Машерова! Чиновник исчез, появился человек, простой и добрый. И я начал фотографировать, поймав свой миг и запечатлев настоящего Петра Машерова в тот самый момент, когда он уже в дверях прощался со своими друзьями-партизанами. Потом с этого снимка сделали двухметровую репродукцию, установив в музее ВОВ, еще в том, старом, что был рядом с Дворцом профсоюзов.

Фотография разошлась по журналам и книгам, и я, честно говоря, горжусь этой работой.

– Все, кого я когда-нибудь фотографировал – мои герои. Это генеральный конструктор МАЗа Михаил Степанович Высоцкий, это бабушка Солоха из глубокого Полесья, чье лицо было буквально испещрено многочисленными морщинами, которая на вопрос о том, сколько ей лет ответила: "Не ведаю, но мой первый муж погиб в Первую мировую войну, а второй – во Вторую!".

И совсем иная история про замечательную женщину-дирижера Оперного театра в Минске Татьяну Михайловну Коломийцеву, когда, я чуть было, впервые в жизни, не провалил редакционное задание.

Дирижер просто не хотела сниматься. "Вот, посмотрите на последние снимки с концерта", - протянула она мне несколько фотографий. Действительно, снимки были ужасными. На них изображалась то ли баба-яга, то ли некая кикимора, то ли она сама, но в гробу. Я подумал, что тут работал плохой фотограф, дилетант какой-то! Татьяна Михайловна согласилась с моим условием, что если ей не понравятся фотографии, то мы их порвем, причем все.

Устроившись в оркестровой яме, я приготовился снимать, но тут после нескольких тактов прожекторы, освещавшие сцену, в том числе и оркестр с дирижером, погасли, и снимать можно было только тех самых бабок-ежек, кикимор и дирижеров в гробу! Это был провал!

Не дожидаясь антракта, бросился к директору театра. Как я умудрился уговорить его, чтобы за пять минут до финала первого акта включились прожекторы – сам не понимаю. Однако их включили, и… родилась богиня с дирижерской или волшебной палочкой в руках, страстная и грациозная, пламенная и вдохновенная. В самом финале она сложила руки, подняв вверх свою дирижерскую палочку, закрыла глаза и, как бы воспарила над мирской суетой, растворившись в музыке!

На следующий день я понес фотографии героине своего репортажа. Финальный кадр я специально сделал побольше. Именно он ей понравился сильнее других, хотя все семь фотографий она одобрила, признав, что везде она. А фото с закрытыми глазами попросила сделать размером три на четыре, то есть маленьким!

История, как потом оказалось, имела продолжение. Эту маленькую фотку Коломийцева при обмене документов попросила приклеить на пропуск. Ей сказали: "Такую фотку нельзя, у вас здесь глаза закрыты!". Вот тогда и прозвучала в недрах Большого театра сакраментальная фраза: "Зато это я!".

– Я люблю бывать в Брестской крепости. Бывал часто, фотографировал много. Есть даже авторский альбом "Крепость-герой", несколько раз переизданный, что делает честь любому автору.

Было 9 Мая, когда я увидел эти цветущие вишневые сады. При дуновении ветра, словно снежная метель обрушивалась на зеленую траву. Знаковая красота единства времени, места и образа действия. Упустить момент было нельзя!

Влетев в кабинет директора музея крепости, я обрисовал ситуацию и попросил собрать нескольких ветеранов ВОВ и поехать со мной в эти сады. Дальше было дело техники. Прошли несколько раз по этой своеобразной аллее, и получился кадр, который мне понравился. Понравился он и другим, потому что вскоре с этого фотокадра отпечатали плакат, который был хорошо тиражирован, а снимки появились в журналах и книгах по всему СССР. Это был успех!

– За фотографию Петра Мироновича Машерова я таки получил государственную награду. В советские времена высшей наградой республики была Почетная грамота Верховного Совета БССР. Это Москва награждала орденами и медалями, а у нас – грамота.

Так вот, в Художественном музее Минска экспонировалась в восьмидесятых годах прошлого века моя выставка, где и вышеназванный снимок был. Ее посетил завотделом пропаганды и агитации ЦК КПБ Савелий Павлов и почему-то стал спрашивать о том, есть ли у меня Грамота Верховного совета БССР. Узнав, что нет, он порекомендовал мне следующее: "Юра! Пусть твое руководство сделает представление на тебя". Мой тогдашний начальник ко мне особых дружеских чувств не испытывал, о чем я Павлову и поведал. "Ладно, - сказал он, - теперь нам думать надо! Но ты прекрасный портрет Петра Мироныча сделал". Вскоре, как и обещал товарищ Павлов, я получил Почетную грамоту Верховного Совета БССР, к слову сказать, минуя стадию награждения обычной Грамотой, не почетной. Секретарь Верховного Совета Сыроегина потом вспоминала, что в данном случае протокол был нарушен, но ей возразил Николай Иванович Дементей, тогдашний председатель, сказав: "Юрий Иванов заслужил именно Почетную грамоту!".

На втором этаже здания Президиума Национальной Академии наук Республики Беларусь расположена галерея, состоящая из 288 плюс минус десять портретов академиков и членов-корреспондентов этой организации, результат более чем двухлетнего труда Юрия Иванова. Это была кропотливая работа. Юрий Сергеевич, прежде, чем делать снимки, изучал биографию каждого своего героя. Председатель Президиума НАН Беларуси Владимир Гусаков пообещав организовать съемку академиков, спросил: "Юрий Сергеевич, ну вам пять минут на портрет хватит?" И услышал в ответ, что требуется как минимум час.

Так и произошло. В итоге Иванов получил очередную Почетную грамоту и ценнейший, как он сам сказал, подарок – книгу биографий всех белорусских академиков с его фотографиями. Среди них оказался и снимок давнего друга академика Анатолия Рубинова, того самого физика, который пишет стихи и спел свою песню на юбилее Юрия Сергеевича Иванова в уже далеком 1999 году.

Шестидесятые годы были в СССР временем физиков, временем новых открытий, временем космических кораблей и лазеров. В Белорусской АН тема лазерных лучей продвинулась дальше всех в СССР. Была собрана группа молодых физиков, куда попал и молодой ученый Толя Рубинов. Именно их и должен был сфотографировать для АПН фотокор Иванов в момент рождения лазерного луча. Затемнили лабораторию, включили установку, а лучи-то невидимы! Что сделали молодые физики? Они, ради науки, все дружно закурили (тогда в помещениях курили), и в табачном дыму лучи белорусского лазера прекраснейшим образом проявились на пленке. Получился шикарный кадр, который публиковался в научных журналах по всему миру. С тех пор академик Анатолий Рубинов и Юрий Иванов просто дружат, как бы продолжая тему той самой песни, исполненной академиком на сцене Русского театра почти четверть века тому назад о своем друге фотографе:

Он много сделал за свою жизнь, фотокорреспондент Юрий Иванов, и еще непременно сделает. Мама, провожая его в дорогу, давала бесценные напутствия: "Юра, ничего не делай наполовину! Черновиков у судьбы нет, сразу пиши набело!". Он так и поступает – как в творчестве, так и в жизни.

Ему, безусловно, подошли бы и мантия летописца, и мольберт художника, и фрак дипломата, а из друзей, приятелей и героев своих фотографий он мог бы набрать дивизию или заселить небольшой город. И это была бы самая мирная дивизия и очень добрый город.