Афганец: было больно, когда сын не узнал меня после войны

Война в Афганистане началась сравнительно недавно, каких-то 40 лет назад. Однако так сложилось, что сегодня молодые люди почти ничего не знают о ней. Можно сказать больше – даже не интересуются.

В связи с этим Sputnik пошел на эксперимент в честь 30-летия вывода советских войск из Афганистана. Люди разных поколений встретились и поговорили о простом и сложном военном прошлом.

Павел Клемин, 64 года, офицер в отставке. Что такое война, узнал в 24 года. Был в числе первых, кого отправили в Афганистан.

Юлия Балакирева, 30 лет, корреспондент Sputnik. О войне знает заочно из книг и телефильмов. Родные в Афганистан не призывались.

Встреча героев публикации прошла в Бобруйске, где живет Павел Клемин.

Честно скажу: об афганской войне к моменту своей встречи с собеседником знала только из фильма "9 рота". Возможно, что-то читала в учебнике.

Когда мне дали задание взять интервью у афганца, я занервничала: о чем с ним говорить? И самое главное – как написать неизбито. Ведь об этом уже столько всего сказано.

С такими волнениями я пришла к Павлу Клемину. Но едва начался наш разговор, мои сомнения растаяли. Павел рассказал свои истории об афганской войне. И когда он отправился на ту войну, был куда моложе, чем я сейчас.

Мне было 24 года, когда меня отправили в Афганистан. Дома, в Ташкенте, остались жена и 10-месячный сын.

Я тогда работал секретарем комитета комсомола 103-го отдельного полка связи. На первых порах о войне открыто никто не говорил. Помню, 10 декабря 1979 года полк подняли по тревоге. Обычно о таких вещах знают чуть ли не за месяц. А тут все случилось внезапно.

Мы и задумались. Но почему-то решили, что нас могут отправить в Иран. Как раз под Ашхабадом сбили вертолет сына местного шаха.

После тревоги один из батальонов отправили на юг. Куда, толком никто не знал. Нас отпустили домой, но только я переступил порог, как звонок в дверь. "Вас срочно в полк по тревоге", – говорит мне боец. Ну я и побежал.

Там сказали, что мой полк ушел, машина по боевому расчету меня ждет. Единственное, что успел, – узнать, куда идем. Сказали: на Самарканд, там догоняешь всех и идешь в колонне. А когда уже в Термез пришли, стало все понятно, что к чему. Географию-то мы знали.

Насколько мы уезжали – на месяц, на год – никто ничего не говорил. С собой только взял тревожный чемоданчик – у офицеров он всегда наготове. В нем – запас на первое время. Сменное белье, мыльно-рыльные принадлежности, еды на трое суток, 30 рублей и по требованию командира две бутылки водки.

А еще сумел дозвониться жене, хоть командир и "рычал". Сказал ей только одну фразу: "Куда не знаю, насколько – тоже неизвестно". Встретились только через два года.

— Сначала советская армия и не думала воевать с афганцами. Заходили мы туда под лозунгом интернационализма. Причем это было реально. Кроме бойцов, шли гражданские специалисты. В колоннах с военной техникой ехали трактора.

Нашей задачей в самом начале было разместить свои гарнизоны по территории Афганистана и оказывать помощь местной армии в артиллерии и авиации. Где-то до середины января в сторону русских не было сделано практически ни одного выстрела. А потом что-то пошло не так…

Знаете, люди разные. Где-то женщину обидели, где-то что-то натворили. В обществе началось "брожение". А потом муллы, когда поняли, что у них власть может уйти, стали исподволь всех мутить.

Затем в Афганистан стали приходить караваны вооружения из Пакистана, Саудовской Аравии. Если у местных сначала было вооружение на уровне карамультуков, в лучшем случае винтовки, то потом уже появились и гранатометы, и пулеметы. Плюс ко всему стреляли они очень хорошо. Первым подарком ребенку в Афганистане была винтовка.

— История умалчивает. Никто не знает! Но я считаю, что глупостей наши допустили очень много. Самая главная заключалась в том, что они решили на штыках принести туда социализм. Никто не учитывал, что за все время существования государства Афганистан, а это порядка двух с лишним тысяч лет, его никто ни разу не мог покорить. Начиная от персидских шахов, продолжая Александром Македонским, который через них прошел, но с ними ничего сделать не смог, потом англичане туда совались.

Ребята там свободолюбивые. И объяснять, допустим, что я живу в тепле и поэтому я прав, а ты дурак, потому что живешь на уровне каменного века, неправильно. 

— В Афганистане я продолжил быть секретарем комитета комсомола. Мой задачей было отвечать за моральный дух бойцов. Комсомольские собрания организовывал, на которым мы обсуждали поступки солдат.

Дури было много. Понимаете, боец – тот же человек, со своими плюсами и минусами. А так как народ в армии был 18-20 лет – жизненного опыта нет, гонору много. И в самоволки бегали, и водку пьянствовали. Ты солдату говоришь: "Туда не ходи, там злой душман". А он идет – обратно уже едет в цинковом гробу.

За два года в нашем полку было 18 погибших. Из них только два человека в бою. Помню, из Союза передали нам стиральные машины. Пять бойцов сперли одну, потащили продавать. Результат – пять трупов. Стиральная машина так и осталась стоять, а на ней коряво было написано: "Нам не нужна ваша техника". 

Зато не помню дезертирства. По крайней мере, в нашем полку такого не встречалось.

— Один из таких случаев произошел еще в самом начале войны. Мне отдали приказ доставить секретаря парткома и замполита на аэродром Баграм. Я вооружился, бойцам тоже сказал вооружиться, а про бензин в машине забыл. Километров через 20 он закончился. А перед этим буквально за сутки в 2-3 километрах от того места расстреляли УАЗик командира саперного батальона. Вот я тогда перепугался. В наличии два автомата, по 120 патронов и две гранаты. На наше счастье проходила колонна на Баграм – нас взяли на жесткую сцепку, и понеслась.

Видеть чужую смерть, поверьте, было не легче. Привыкнуть к этому невозможно.

Когда мы говорим слово "война", часто представляется, как солдаты живут в трудных условиях: спят в землянках, голодают. Однако чаще это заблуждение. По крайне мере, во время конфликта в Афганистане Советский Союз старался заботиться о быте солдат, рассказывал мне Клемин.

— Чтобы вы понимали: первое, что построили в казармах, были бани. Настоящие русские бани. Из подручных материалов, но тем не менее.

Затем при штабе армии открылся филиал центрального военного универмага. Вещи там классные были. По тем временам можно было купить джинсы. "Вранглер".

Даже школа бальных танцев у нас была! Кто там занимался? Ну, во-первых, у нас было много женщин – связистки, обслуживающий персонал.

— Впервые посетил местное жилище в Ташкургане 25 декабря, в день ввода советских войск. Афганец пригласил показать, как хорошо он живет. Представьте себе дом размером 10 на 3,5 метра. Внутри посередине рваная занавеска, которая делит его на мужскую и женскую половину. В одной из них теснился он, его брат, сыновья, корова и две овцы. И он считался зажиточным.

В Афганистане тоже хватало своих внутренних сложностей. Сейчас об этом не принято вспоминать, но там была народно-демократическая партия. В ней два крыла, которые враждовали между собой. Издевались друг над другом страшно. Нас возили на экскурсию в тюрьму недалеко от Кабула – там была комната, в которой все стены и потолок обклеены ногтями. Это сколько человек нужно было уничтожить. Меня, честно говоря, там прихватило.

В Кабуле было два высших учебных заведения. Это кабульский университет, который существовал на деньги американцев, и кабульский политехнический институт, который патронировали наши.

Но "духи" были против учебы и жестоко мстили. Я сам был свидетелем того, как учителя убили, а всем ученикам отрубили по локоть правую руку. Понимаете, чем грамотнее человек, тем ему сложнее на уши лапшу вешать.

— На войне я пробыл два года без трех дней. Страшно было. Скажу больше: там я в Бога впервые поверил. Когда вернулся, мамка сказала, что меня отмолила. Может, так и есть.

Очень советую книгу Эриха Марии Ремарка "На западном фронте без перемен". На мой взгляд, наиболее правдиво писал о войне именно этот автор.

Сложностей в адаптации после войны, к счастью, не возникло. Но было больно от того, что сын меня не узнал. Он подрос, начал разговаривать. Помню, говоришь ему: "Сынок, иди к папе". Нет, отвечает он, папа в Кабуле, ты — дядя.

После войны Павел Клемин продолжил службу в Беларуси и Германии. В 1992 году ушел в запас в Бобруйске.

—  Какие-то уничтожили, посчитав провокационными, что-то потерялось. Теперь, конечно, жаль. На фотокарточках были ребята, с которыми дружил. Чем война, с одной стороны, хороша. Она все плохое в человеке поднимает, и ты видишь, чего он стоит.

Мужчина признается, что иногда его одолевают воспоминания, и тогда ему хочется встретиться с друзьями, побывать в Афганистане, но уже с миром. Как выяснилось, в этом он не одинок.

Три года назад Клемин находился на лечении в Витебске, где познакомился с бывшим афганцем. Тот похвастался: проехал по местам боевой славы автостопом.

— Я не поверил – как? А он мне фото приносит. Произошло все следующим образом: сам афганец родом из Таджикистана. Местные перевели его через границу, он вышел на Баглан, а оттуда на автостопе, причем в полевой форме с орденами, добрался до Кабула. Американцы, когда узнали о нем, устроили охоту. Но самое удивительное в этой истории то, что укрывали его бывшие "духи". Да-да, не удивляйтесь. Они вместе даже водку пили. Как мудро отметил главарь "духов": "Ты в нас стрелял, а я в вас, так давай выпьем".

Эта история стала лучшим завершением афганского конфликта, добавляет Клемин.