Моисей Наумович Шапиро прожил прекрасную, почти совершенную жизнь. На его профессионализм уповали первые лица страны, к нему ехали за помощью простые крестьяне из деревень. Ему писали письма со всей Беларуси и просили о помощи – он никому не отказывал. Легендарный основатель отечественной ортопедии и травматологии прожил 86 лет.
Его внучка Елена Левитман скрупулезно собирает информацию о своей семье. Мало кто из минчан может назвать себя коренными жителями города в нескольких поколениях. Первый предок семейства Шапиро приехал в Минск в 1802 году. В год столетия отечественной медицины корреспондент Sputnik Игорь Козлов поговорил с Еленой Семеновной о легендарном деде и о жизни.
Письма со всей страны
Я родилась в Минске в 1948 году. Мой отец Семен Яковлевич Левитман заведовал кафедрой физической и коллоидной химии в Белорусском политехническом институте. Мать – Людмила Моисеевна, урожденная Шапиро, окончила бродильное отделение химического факультета БПИ, где студенткой познакомилась с моим отцом – он читал у нее лекции.
Вся наша семья жила в доме моего деда Моисея Наумовича Шапиро, который был известным врачом, одним из организаторов здравоохранения в БССР. Деда знали по всей Беларуси. Письма приходили отовсюду. Были письма, в которых был указан следующий адрес: "Минск. Трамвайная остановка "Стадион". Профессору Шапиро". Почтальоны безошибочно приносили такие конверты.
Кто такие Шапиро
Моисей Шапиро родился в 1884 году в большой семье Неваха Шапиро, у которого было две дочери и восемь сыновей. Мой прадед Невах, умерший сто лет назад в 1919 году, в середине ХIХ века был агентом Русского страхового общества от огня, эта работа позволяла ему содержать семью. Дополнительно он занимался покупкой и перепродажей домов в Минске. Когда младший сын получил образование, он прекратил заниматься этим бизнесом. У него в собственности на улице Койдановской (ныне Революционной) были два дома, которые он сдавал в аренду – средств на жизнь ему хватало.
После окончания Минской гимназии мой дед Моисей Наумович Шапиро поступил на медицинский факультет Венского университета, который окончил в 1909 году. В Российской империи все, кто проходил обучение на медицинских факультетах европейских университетов, должны были сдавать все экзамены за весь курс обучения в российских университетах, чтобы подтвердить свой диплом. Мой дед сдавал эти экзамены в Казанском университете. По этой причине во многих справочниках, в том числе и в интернете, указано, что он его окончил. Но там он прошел только нострификацию (получил подтверждение) своего австрийского диплома.
В 1909 году дед вернулся в Минск и поступил на работу в Минскую еврейскую больницу – сегодня это 3-я городская клиническая больница имени Клумова, 190-летие которой не так давно мы отмечали.
Спустя некоторое время он открыл собственную клинику на Койдановской на шесть коек, для которой закупил один из первых рентгеновских аппаратов в Минске. С началом Первой мировой войны Моисей Шапиро ушел добровольцем на фронт, а моя бабушка Мина Абрамовна, урожденная Шполянская, передала эту больницу в пользу раненых солдат.
Дед воевал на Западном фронте. В начале 1915 года он три месяца был в Минске. В архиве сохранился отчет о его выступлении на заседании минских врачей в марте 1915 года.
Весной 1915 года дед был отправлен на Турецкий фронт, там он заболел тифом. С гор его вынесли в Гянджу (Кировобад) на носилках, а в Минск отправили телеграмму о том, что он находится в очень тяжелом состоянии. Бабушка вместе с моей матерью, которой в то время было три года, поехала ухаживать за дедом в Азербайджан, оставив новорожденного сына Георгия у матери в Полтаве.
Одиннадцатая заповедь: "Не бойся!"
Дед вернулся в Минск только после революции, в 1918 году. В купе, в котором он ехал, вместе с ним было еще четыре врача с семьями. На одной из станций в поезд вошли красноармейцы с обыском. У деда был маленький браунинг. Он положил его в карман шинели и раскинул руки вместе с шинелью. У деда красноармейцы ничего не нашли, но у одного из попутчиков был наградной кинжал. Всех четверых офицеров из купе отвели к Дыбенко – тот приказал всех расстрелять. Объяснение, что все четверо – врачи, не подействовало.
Революция застала деда, когда он был помощником главного врача Елизаветспольского военного госпиталя, где его избрали депутатом местного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и выдали ему удостоверение. Это удостоверение он предъявил Николаю Дыбенко во время допроса. Дыбенко приказал деда отпустить, а троих его попутчиков расстрелять. Дед уперся, сказал, что в купе он один не вернется. Может, это подействовало, но всех четверых отпустили. Но самое интересное – когда их вели к Дыбенко, дед попросился в уборную и там спрятал свой браунинг. А после того, как Дыбенко их отпустил, он опять попросился в уборную и забрал спрятанное там оружие.
В 1918 году дед вступил в Красную армию, участвовал в войне с белополяками, а в 1920 году он был помощником начальника эвакопункта 16-й армии. С 1921 года он работал ординатором Минского военного госпиталя. В 1927 году дед вместе с Евгением Корчицем впервые в Беларуси провели уникальную операцию, зашивая раненое сердце. Я знаю об этом из доклада Моисея Абрамовича Поляка, который он сделал на заседании общества врачей в Минске в 1928 году, хотя в официальных источниках имя моего деда по этому поводу не значится.
К потере собственности, национализированной революцией, дед и двое его братьев, которые остались в Минске, отнеслись легко. В семье всегда с юмором вспоминали Льва Наумовича, который жил на углу улиц Комсомольской и Революционной (в то время Богадельной и Койдановской). Он жил в доме, где находилась и его частная клиника на 12 коек. Когда в 20-х годах дом национализировали, то он купил дом без удобств у входа в Парк Горького. Все, кто знал Льва Наумовича в то время, удивлялись, почему он купил дом "за городом".
А семье деда до войны было разрешено жить в их бывшем доме на Койдановской. Он сгорел во время немецкой бомбежки в июле 1944 года, уже после освобождения Минска. После войны все постройки на Койдановской были восстановлены, кроме дома моего деда, там сегодня небольшой сквер.
Лечил всех, кто обращался
Дед лечил всех, кто к нему обращался – от первых лиц БССР и членов их семей до крестьян из близлежащих деревень. К нему за помощью приезжали со всей Беларуси. Со многими руководителями предвоенной Беларуси его связывали личные отношения, но он никогда об этом не говорил. Я помню, как уже после смерти Сталина вернулась из ссылки из Казахстана дочь председателя ЦИК БССР Александра Червякова, Зося. Она пришла к нам в дом со своим сыном.
По официальной версии, ее отец покончил жизнь самоубийством и похоронен на военном кладбище. Впоследствии она работала кастеляншей в политехническом институте, где ей дали комнату.
Знал то, о чем другие не догадывались
Во время войны из близких родственников в нашей семье никто не пострадал. За исключением моего дяди Георгия, в семье его звали Жоржем, который был директором Быховского ацетонного завода и пытался его эвакуировать в начале войны. Его расстреляли немцы. Часть родственников погибла во время блокады в Ленинграде.
Остальные родные успели эвакуироваться из Беларуси. Это не результат везения, а прозорливость деда. В семье рассказывали, что после присоединения к СССР Западной Украины дед был у родственников во Львове и предупреждал их, что, когда начнется война, они должны эвакуироваться на восток страны. Дед в совершенстве владел немецким языком и уже в то время знал, что происходит с евреями в Германии и Европе.
Война
В первые дни войны вся наша семья сумела пешком дойти до станции Озерище и сесть на один из последних эшелонов, уходящих на восток. Они доехали до города Кузнецк Пензенской области. Позже семья переехала во Фрунзе. Некоторое время мой дед был главным хирургом Киргизской ССР. В 1943 году в Ярославле восстановил свою работу Минский мединститут, и деда из Фрунзе вызвали туда.
Летом 1944 года после выпускных экзаменов в Минском мединституте в Ярославле дед уехал в Новобелицу – до освобождения Минска там находилось белорусское правительство.
В Минск он приехал на второй день после освобождения, 4 июля 1944 года. В этот же день был подписан приказ о создании института травматологии и ортопедии, директором которого назначили деда.
Первое время весь институт был в одном лице Моисея Шапиро. Дело в том, что после освобождения Минска врачи не рвались в разрушенный город – жилья здесь не было. Многие врачи жили при больницах. Первым делом в Минске дед отправился навестить семью своего сына Жоржа, она жила в избе на улице Лодочной. Там он узнал о гибели сына в начале войны в Быхове.
В доме на Лодочной дед снял квартиру, где вся наша семья жила до 1946 года. В 1946 году правительством БССР было принято решение о строительстве персональных домов видным белорусским ученым на улице Белорусской. Там построили дома для Прокопчука, Морзона и моего деда. Они все были врачами. Морзон от этого предложения отказался. Вскоре вся семья Моисея Шапиро переехала в новый дом. В этом доме мы жили вплоть до 1991 года, пока не разъехались.
"Летающий доктор"
С 1946 года Моисей Шапиро стал главным хирургом БССР. Два-три раза в неделю он летал на самолете по вызовам по всей Беларуси. В то время на Брилевской был небольшой аэродром – с него летали не рейсовые самолеты, а самолеты военной и медицинской авиации.
Я часто провожала и встречала деда – меня брали покататься на служебном "Виллисе", который стоял у нас во дворе. В то время автомобили в Минске были в диковинку – хорошо, если за час проедет одна машина. На асфальтовой дороге зато хорошо было играть в классики. Когда дед приезжал с работы и заставал нас за этим занятием, то непременно присоединялся к нам, вспоминая свое детство.
Богемная среда
До войны не было ни одного гастролера из артистов, а главное – музыкантов, которые не побывали в доме моего деда. Он любил и разбирался в музыке. Пограничники и таможенники знали об этом его увлечении и предлагали прийти и выбрать пластинки из конфискованных на границе. У нас в доме побывала вся театральная богема того времени – артисты Купаловского и Русского театров, театра оперы и балета.
Огромное впечатление на меня произвела Ксения Максимилиановна Винцентини – первая жена космического конструктора Сергея Королева. Она была у нас в гостях дважды – работала в центральном институте травматологии и ортопедии в Москве. Часто бывал у нас в доме очень скромный, но чрезвычайно обаятельный Владимир Гугель. Он приходил к деду чинить приемник, который часто ломался. В то время я не знала, что это сын легендарного строителя Магнитки, прототипа Марка Рязанова в романе Рыбакова "Дети Арбата" Якова Гугеля.
На 75-летие деда, разбирая подарки, в одной из книг я нашла записку: "Ржецкая, Рахленко – по 3 рубля, Глебов – 3 рубля, Берило – 3 рубля". В записке были перечислены все артисты Купаловского театра. А дальше следовала приписка: "Купить книгу и вазу. На оставшиеся деньги купить цветы и поставить в вазу". Поздравляла деда с юбилеем Стефания Станюта.
После юбилея на прием к деду пришел актер театра Ямпольский. Дед отдал ему записку и с юмором заметил: "Может, это вам для бухгалтерии надо". Шутка удалась, Ямпольский не знал, куда деться.
Большое видится на расстоянии
Для меня дед был просто близким человеком, а то, что он известный доктор, я осознала в 1990 году. У нас в доме прорвало центральную трубу. Это было в пятницу, перед выходными. Приглашенный мною сантехник перекрыл трубу и посоветовал после выходных вызвать специалистов. А перед уходом спросил, где здесь когда-то жил профессор Шапиро. Я ответила, что он перекрывал трубу как раз в доме профессора Шапиро, а я его внучка. После этих слов сантехник остался и закончил ремонт.