Подпись Кузьмы Киселева стоит под Уставом ООН Международного Суда. Он, будучи первым министром иностранных дел БССР, принимал участие в конференции в Сан-Франциско, где оформлялась главная международная организация послевоенного мира.
Киселев не был карьерным дипломатом. Он был выходцем из бедной крестьянский семьи и медиком по образованию. Специализировался на "нервных болезнях", занимался наукой, первую работу посвятил теме "Влияние шума на нервную систему рабочих-котельщиков". Спустя несколько лет защитил кандидатскую в Москве и начал писать докторскую...
А затем его вызвали в ЦК и предложили вернуться в Беларусь – на должность наркома здравоохранения. О непростом карьерном пути белорусского дипломата – со взлетами и отставками – Sputnik поговорил с сыном Кузьмы Венедиктовича – историком Василием Кузьмичом Киселевым.
Нарком в отставке
– На должности наркома здравоохранения Кузьма Венедиктович проработал недолго. В 1938-м он стал главой белорусского правительства, председателем Совнаркома БССР. А перед войной, в 1940-м, его сняли. Почему? И как получилось, что после его снова вернули в обойму, доверив пост наркома иностранных дел?
– Официально было объявлено, что его сняли за якобы нецелевое расходование средств. Деньги были предназначены для другого, а он пустил их на строительство озера. На самом же деле причина была другая. Отец за время пребывания на посту не подписал ни одного расстрельного списка. Берия и Цанава доложили об этом Сталину… А тот подумал и сказал: "Молодой еще, многого не понимает. Вы его снимите, но дайте работу". В итоге отца направили в Москву, директором издательства "Медицинская литература", он же медик по специальности. Там он встретил 22 июня 1941 года.
В начале 1942 года его вызвал к себе Молотов и сказал, что решением Государственного комитета обороны он назначается ответственным за производство "Катюш". Отец сильно удивился, сказал: "Помилуйте, я врач, в какой-то степени государственный работник, но здесь нужен инженер, военный специалист. Я этого не знаю и не умею. Я же завалю дело". А Молотов в ответ: "В первую очередь вы большевик, а потом уже врач и так далее". И он отправился на Волгу. Ему разрешили брать людей из разных "шарашек". Так к нему попали Туполев и Королев.
В 1943 году за успехи в производстве ему дали орден Ленина, потом сменили на орден Трудового Красного Знамени, потому что орден Ленина, как правило, давали на фронте.
Когда началось освобождение Беларуси, начали собирать обратно белорусские кадры. Отца вызвали в Москву. И спросили, как он смотрит на то, чтобы возглавить МИД. Отец сказал: "Я большевик. Что надо, что смогу, то сделаю. Английского, правда, не знаю, но обучусь". В итоге в марте 1944 года была созвана сессия Верховного совета Беларуси в Гомеле, на которой был создан Народный комиссариат иностранных дел. С 1 января 1946 года он был преобразован в министерство.
– Кузьма Венедиктович не был кадровым дипломатом. Меня впечатлил эпизод, который он описывает в своей книге: о том, как во время первой части первой сессии Генассамблеи ООН делегатов пригласили на прием к британскому монарху Георгу IV, и Кузьма Венедиктович консультировался в протокольном отделе советского посольства в Лондоне, а затем по совету опытных дипломатов брал напрокат цилиндр, фрак и лакированные ботинки. Он рассказывал, как осваивал профессию?
– Отец держал и меня, и сестру подальше от МИДа. Случись что-нибудь, семья ничего не знала. Это была хоть в какой-то степени, но защита. Поэтому деталей я не знаю. Тем более что после смерти отца пришли двое молодых одинаково одетых человека, предъявили документы одной очень уважаемой организации и выгребли все из стола – все записи, черновики. Весь архив.
Шпионы
– У Кузьмы Венедиктовича были основания опасаться за безопасность семьи?
– Расскажу только один эпизод. Начало 1951 года. Отец приходит на работу. А на месте только уборщицы и машинистки. Все остальные арестованы как шпионы: американские, английские, израильские. Цанава (Лаврентий Цанава – министр госбезопасности БССР в 1946-1951 гг. – Sputnik) дал распоряжение – арестовать. Их там было 16-17 человек. Арестовали всех, кроме отца.
– А почему его не тронули?
– По ряду причин к нему очень хорошо относился Сталин. Во-первых, отец никогда не лез к нему и ни на какие роли не претендовал. Поручено дело – делай. Как мог, так делал. По совести. О хорошем к нему отношении Сталина свидетельствует и такой факт: когда в 1949 году отмечали юбилей Иосифа Виссарионовича, в Иваново соткали 70 его портретов. В Беларусь передали два: Пантелеймону Пономаренко (до марта 1948-го – председатель Совета министров БССР, позже – секретарь ЦК ВКБ – Sputnik) и отцу.
– Чем закончилась история с арестованными сотрудниками МИД? Какова судьба этих людей?
– Отец поехал в Москву. Из автомата на вокзале позвонил Поскребышеву (Александр Поскребышев, личный помощник Сталина – Sputnik), попросился на прием к Сталину по личному вопросу. Первый и последний раз. Через несколько часов Поскребышев перезвонил и сказал: "Завтра ночью вас примут, будет 15 минут".
Когда отец пришел к Сталину, тот спросил: "Ну что, Кузьма, какая у тебя беда?" Отец рассказал про ситуацию с МИДом. Сталин помолчал, а потом сказал: "К вам, товарищ Киселев, у партии и правительства претензий нет. Езжайте в Минск, набирайте новых сотрудников, а с этими мы разберемся". А как тогда разбирались, понятно. В живых вряд ли бы кто-то остался с учетом обвинений в шпионаже…
Понятно, что аудиенция окончена. Но отец все-таки рискнул и сказал: "Товарищ Сталин, я за каждого из них ручаюсь. Это честные люди. Я не говорю, что органы ошиблись, но, возможно, здесь вражеская провокация". Он же был дипломатом. Тогда Сталин сказал: "Ладно, бери бумагу, пиши список и напротив каждой фамилии – что за каждого ручаешься". Отец сел и написал. Когда он приехал в Минск и пришел в МИД, все сотрудники были на местах… Это он рассказывал, когда уже был на пенсии.
Нарушитель партийной дисциплины
– Давайте немного поговорим о том, чем занимался белорусский МИД и в частности Кузьма Венедиктович на посту министра. Насколько это была самостоятельная структура и насколько министр республики был свободен в своих действиях?
– Понятно, что белорусский МИД был подразделением МИД СССР. Но определенную самостоятельность отец мог проявлять. Правда, за это потом приходилось очень дорого платить. В качестве примера можно привести историю строительства онкоцентра в Боровлянах.
После войны тысячи людей в Беларуси болели раком. Спасали немногих. Люди умирают, и что делать? Медики предложили построить в Минске и Киеве онкологические центры. Отец идею поддержал. Москва выделила средства, но у нас же везде дырки. А это конец 50-х годов, ситуация в стране сложная. Поэтому Москва средства забрала и перебросила на сельское хозяйство. А с Москвой не поспоришь. И что делать? Центр нужен, а денег нет. В Москве сказали: может быть, в следующей пятилетке мы запланируем, но это как сложатся обстоятельства…
Все выступления отца в ООН – такое было правило – он писал сам от руки, потом их печатали и отправляли в международный отдел ЦК Компартии Беларуси, потом Бюро ЦК, а затем отправляли в Москву, в международный отдел ЦК КПСС и в МИД СССР. И только после их согласия он мог что-то сказать. То есть там был контроль – дай боже какой. Ни одной запятой, ни одной фразы нельзя было вставить. А отец уже в Нью-Йорке взял и написал абзац о том, что Беларусь по предложению белорусских врачей будет строить онкологический центр и приглашает генерального секретаря ООН прилететь и принять.
Шум стоял такой: радио, газеты… Отец говорил: "Я был готов к тому, что меня снимут". А Москве деваться было уже некуда – генсек ООН Даг Хаммершельд принял приглашение. Нашли деньги, построили центр.
– Чем закончилась эта история для Кузьмы Венедиктовича? Неужели прошла безболезненно?
– Центр построили довольно быстро – за год или полтора. На открытие прилетел Хаммершельд. Была очень хорошая пресса. А в то время – конец 50-х – на Западе было очень непопулярно писать что-то положительное про СССР. А тут – забота о людях, медицина, а не ядерные ракеты и танковые армии, которыми все время пугали… Но когда генсек улетел, где-то через месяц-полтора отца позвали в ЦК КПБ и перечислили все, что он нарушил. В общем, его сняли с поста первого заместителя председателя Совета министров, который он также занимал. Но министром иностранных дел оставили.
– Это был единственный раз, когда белорусский министр Киселев позволял себе нарушать партийную дисциплину и проявлять самостоятельность?
– Были и другие, может, не такие яркие ситуации. К примеру, отец ослушался главу советской делегации в ООН министра иностранных дел СССР Андрея Вышинского, который дал распоряжение не реагировать на злобную критику в адрес Советского Союза китайских оппонентов, а отец встал и ответил с трибуны ООН.
Вышинский после сказал: "Вы нарушили мое указание, вы за это поплатитесь". И направил телеграмму в Москву на имя Сталина, обвинил отца в экстремизме и нарушении дисциплины. Сталин ответил: "Нам нужны не только дипломаты, нам нужны и экстремисты от дипломатии. Извинитесь перед Киселевым". И Вышинский извинился перед советско-белорусско-украинской делегацией.
Переговоры с Кеннеди
– Знаю, что Кузьма Киселев несколько раз встречался с президентом США Джоном Кеннеди. В данном случае это уже была не его инициатива? Он выполнял поручение?
– Да, были две встречи, летом и в начале осени 1963 года. Тогда после Карибского кризиса началось резкое потепление в отношениях СССР и США. Прямо вызывать министра иностранных дел СССР Андрея Громыко в Белый дом было нельзя, а вот кого-то из просоветских дипломатов – это да…
Представитель Демократической партии США в ООН Эдлай Стивенсон подошел к отцу и спросил: "Как вы посмотрите, если вас пригласят в Белый дом от имени президента?" Отец мне потом рассказывал, что ошалел от этого предложения: где та Беларусь и где США, тем более это не явная дипломатия. В ответ сказал: "Мне надо подумать". Эдлай Стивенсон был человек битый, предложил отцу: "Вы посоветуйтесь, а потом мне скажете". Отец пошел к Громыко, описал ситуацию. Тот сказал, что поставит в известность Москву. А в Москве решили: почему бы и нет, пусть сходит.
Отец сходил первый раз, второй. Американцы предложили – из того, что мне рассказал отец – открытие американского посольства в Минске и Киеве и белорусского и украинского посольств в Вашингтоне. Это первое. В то время у БССР было только представительство в Нью-Йорке при ООН. Это резко поднимало планку. И второй момент – открыть университеты: американский в Минске и белорусский в Чикаго с возможностью поступления и американцев, и белорусов и туда, и туда. Наконец, третье – создать группу по совместной экспедиции на Луну.
Отец передал все Громыко, тот – в Москву. Но скоро Кеннеди убили. И эта история развития не получила.
Отставка
– Кузьма Венедиктович проработал на посту министра иностранных дел 22 года. Знаю, отставка была не его решением. И далась ему тяжело. А почему все-таки было принято решение снять Киселева с поста министра?
– Официально – "по состоянию здоровья". Но отец на здоровье не жаловался. Ему было всего 63 года, и ничем тяжелым он не болел. На самом деле причины были другими. Во-первых, к нему не очень хорошо относился Брежнев. Он стал генеральным секретарем ЦК КПСС в 1964 году, немножко разобрался и начал чистить республики.
Отца вызвали в Москву и объявили об отставке. Но заковыка была в том, что просто так снять его было нельзя: человек пробыл на посту 22 года. За это время на Украине сменилось 4 министра: кое-кого арестовали и расстреляли, кое-кого отправили в отставку.
Отец рассказывал, что тогда в Москве ему показали бумагу, по сути, донос, который на него написал его подчиненный – человек, которому отец доверял. В той бумаге говорилось, что якобы отец отрицательно отзывался о Брежневе. То есть такой опытный человек, как отец, стал бы отрицательно отзываться о новом генеральном секретаре?! Но бумага была, и отца под предлогом плохого здоровья отправили в отставку.
– Так все-таки Кузьма Киселев был в большей степени дипломатом или советским чиновником?
– Это зависело от времени и места. Когда-то был сильнее чиновник, а когда-то – сильнее дипломат. Людей судят по делам, а не по намерениям и пожеланиям. И не по оправданиям.