Малолетняя узница "Озаричей": я помню запахи войны
09:50 19.03.2024 (обновлено: 13:18 19.03.2024)
© Photo : Семен Альперин / МАММ / МДФ
Подписаться
Лицо этой девочки известно всему миру – именно ее, замотанную в тряпье, снял военкор сразу после освобождения концлагеря "Озаричи" весной 1944-го.
Эти две фотографии, сделанные при освобождении концлагеря в Озаричах, стали культовыми. Они публиковались во многих изданиях мира. И в своей простоте и масштабности стали приговором войне.
Верочка Курьян, девочка, чей взгляд запомнили миллионы, выжила, выросла, вышла замуж, стала Верой Сергеевной Солонович. Сейчас она живет в Бобруйске. Несколько лет назад она рассказала свою историю корреспонденту Sputnik Игорю Козлову.
"Ражала, калi жыта жалi"
По паспортным данным я родилась 24 января 1939 года. Во время войны наш дом вместе со всеми документами сгорел, а после освобождения в новых документах возраст детей определялся по внешнему виду. Дата рождения указывалась произвольно.
Вера Солонович не знает, сколько точно ей лет
© Sputnik / Игорь Козлов
После войны я не раз спрашивала у своей матери, когда же я точно родилась. Ответ был прост: "Калi бацька прыйшоў з фiнскай вайны. Я вас усiх ражала, калi жыта жала цi бульбу капала. Ражу, пакладу ў люльку, а сама iду ў поле. З люлькi вы не вывалiцесь, а калi трохi i пакрычыце, дык нiчога".
Возможно, я моложе на год, ведь советско-финская война закончилась в 1940 году.
Подветка
Наша деревня Подветка была небольшой, всего тридцать дворов. Это Октябрьский район Гомельской области недалеко от Светлогорска. В деревне были две фамилии – Гарбар и Курьян. Все переженились и перероднились, бывало, что жених и невеста были одной фамилии. Пришлым был только Иван Голуб, его называли примаком.
Вторая фотография из озаричского цикла, которая ужаснула мир
© Public Domain
Сейчас в деревне не осталось никого, старики умерли, а молодежь уехала в город. Я каждый год езжу туда на Радуницу и убираю могилы на деревенском кладбище. Рядом с деревней лес, очень большой, можно было заблудиться. Лес тянулся на 18 километров. Зверя в лесу в то время было много.
Я помню, как в детстве на Пiлiпаўку (Филипповский пост – он начинается 28 ноября и заканчивается на Рождество 7 января) мы слушали вой волков. Недалеко от дома, метрах в пятистах. С самого раннего детства мы знали, что обижать волчат нельзя – месть волчицы будет суровой. Собаку, овечку или козу со двора уведет. Но у нас тогда всего этого не было, волки обходили наши подворья стороной.
Больные в ожидании машины для отправки в госпиталь. Концлагерь Озаричи
© Photo : А. Альперин / МАММ / МДФ
Бабинец
Начало войны я знаю только по рассказам деда и тетки Ходосьи. Бои в районе нашей деревни были очень жестокие. Немцы на танках гонялись за людьми. Все убегали куда глаза глядят. Моя мать убегала с только что родившейся сестрой на руках, а меня взял отец, бежали к лесу. Когда немецкий танк начал гоняться за нами, отец отбросил меня в сторону, а сам перепрыгнул через забор. Танк не стал преследовать отца, а развернулся и поехал прямо на меня. Я была почти под его гусеницами, в последний момент меня отбросил в сторону Иван Голуб.
Почему танк не стал гнаться за отцом? За забором находились немцы, которые схватили отца. В плену у них он провел три дня. Его отбили отступавшие бойцы Красной армии, с которыми он ушел за линию фронта.
Уцелевшие жители деревни укрылись на большом болоте, которое называлось Бабинец. Там я оказалась вместе с матерью, братом Женей и сестрой Олей. Вместе с нами были дед и тетка Ходосья с двумя детьми. Всю войну мы провели на этом болоте. В деревню вернуться не могли – немцы спалили ее практически всю, оставив только те дома, где они расквартировались.
Кормил нас лес: ягоды, грибы – всего было в достатке. В то время в наших лесах водились тетерева и глухари. Вместо мыла летом заваривали золу, ею и мыли нас. Тетка моего отца Кристина (ее дом не сожгли, поскольку в нем жили немцы) ходила в деревню и крала своих же кур.
У ее дома стоял часовой. Она поотворачивала головы курам и побросала всех в постилку. А петух не помещался. Она ему голову свернула и бросила в кадушку, где хранилось зерно. Но петух быстро отошел, вскочил на забор и стал кукарекать. Вот под этот петушиный шум она ползком отходила к лесу – петух отвлек внимание часового.
Концлагерь Озаричи и освобождение
В самом начале марта 1944 года немцы стали сильно обстреливать Бабинец. Нас выбили из леса и погнали в концлагерь "Озаричи". В лесу мы могли хоть как-то питаться, а в лагере были лишены всего. Лагерь был обнесен колючей проволокой, кругом вышки с немцами, по всему периметру мины.
Мы все были обречены: люди лежали на промерзшей земле, болели сыпным тифом, больные заражали здоровых. Нам просто повезло, что нас освободили 19 марта 1944 года, еще бы две недели, и никого в живых в лагере не осталось бы.
Братья 11-летний Моисей и 9-летний Гриша Беляковы из Кировского района Могилевской области. Их мать погибла в концлагере Озаричи. 18 марта 1944
© Photo : Подшивалов / МАММ / МДФ
В Озаричах я впервые в своей жизни сфотографировалась. Меня потеряли, и искать меня отправилась тетка Ходосья. Фотокорреспондента она приняла за переодетого немца, а фотоаппарат – за неведомый для нее вид оружия и решила, что нас с ней будут убивать. Она сказала фотокорреспонденту, что если он решил нас убить, то пусть быстрее, не мучает.
На снимке на заднем плане виден силуэт человека – это моя тетка Ходосья. А вот обстоятельств, при которых появился другой снимок, который назвали "Советский ребенок рядом с убитой матерью", я не помню. Я показывала этот снимок тетке Ходосье и своей землячке Параске, которая была в концлагере с нами. И обе они сказали, что это моя мать лежит, а рядом я с ней.
После освобождения солдаты отказывались заносить мать в кузов грузовика, думали, что мертвая. Но дед не сдавался, где-то он нашел кусок стекла и поднес к носу матери, стекло запотело: мать была жива. После этого ее погрузили в машину.
Запахи войны
После освобождения из концлагеря нас привезли в Хойники. Домой тогда мы вернуться не могли, наша деревня находилась на линии фронта, где еще полгода шли ожесточенные бои. Нас всех сразу отправили в баню. Здание было белым – я никогда не видела до этого белых домов. Оно показалась мне неестественным. Люди долго из него не выходили. А из окон шел пар.
Тетка Ходосья решила, что это душегубка и нас будут травить там газом. Всем нам она приказала, что когда мы войдем в это помещение, то должны как можно глубже вздохнуть, чтобы, умирая, не мучиться. Я так и сделала. Этот запах распаренных грязных человеческих тел остался со мной навсегда. Понимайте меня, как хотите, но когда человек не мылся годами – воняет он похуже скотины.
Второй запах, который остался со мной навсегда, появился уже после войны. Из нашего леса шла как-то женщина в красивом желтом платке. Она спросила у меня, как дойти до соседней деревни, и в благодарность угостила "кое-чем". Это "кое-что" очень вкусно пахло. Сегодня бы я сказала, что это было похоже на халву. Но тогда я не знала, что это такое. Я побежала узнать к тетке Ходосье, чем меня угостили. Это была "макуха" - жмых, которым кормят скот.
Позже, когда я уже собралась замуж и мой будущий муж привез меня к родителям, я услышала, как его мать сказала: "Коля, замочи макуху". Я упала в обморок. Моя будущая свекровь решила, что я или больная, или беременная. Мужу потом пришлось объяснять, что это не так.
Послевоенные страхи
Позже фотокорреспондент, который сделал этот снимок в Озаричах, приезжал к нам в деревню, хотел увидеть меня. Колхозный бригадир Адам приходил к нам домой и говорил, что тот хочет расспросить меня про концлагерь. Тетка и мать загнали меня под полати, а мне так хотелось встретиться с ним. Но страх был очень сильным.
За те три дня, которые отец провел в немецком плену, он получил 15 лет лагерей и был отправлен на Волго-Дон. Не помогли фронтовые ордена и медали. Домой он вернулся только после смерти Сталина, позже был реабилитирован.
Мать запрещала мне рассказывать, что я была в концлагере. Это было время, про которое у нас, белорусов, принято говорить "галеча". Не было ничего, жизнь начинали с нитки и иголки. Не знаю, можно ли об этом говорить и писать.
Когда мы вернулись в свою деревню, то убитые немцы лежали штабелями, их некому было хоронить. Чтобы не допустить эпидемии, власти приказали захоронить всех, в том числе и немцев. Но сил копать могилы ни у кого не было, их кое-как присыпали.
А позже в деревню стали приходить старьевщики. Они собирали одежду, кости скота – все что угодно. Но откуда у нас была одежда? Латка на латке, все шитое перешитое. Многие раскапывали немецкие могилы и собирали остатки одежды и кости. Взамен старьевщики давали иголки, нитки, булавки.
Самые интересные и важные новости ищите в нашем Telegram-канале и Viber. Также следите за нами в Дзен!
